До самого вечера слушала фея жалобы Иосифа, а когда тьма ночная стала спускаться на деревню, то поклонилась Иосифу низко, мешок свой на плечо взгромоздила и уж было уходить собралась, да только напоследок палкой суковатой, что держала в руке, тихонько так провела по макушке Иосифа. Тот и сказать ничего не успел, как старушка-фея палку подхватила и поспешила куда-то, скрывшись в мгновенье ока в сумраке ночи. Постоял еще немного Иосиф, поглядел на место то, где только что стояла перед ним старушка, погладил макушку свою ладошкою – аккурат то место, где палка суковатая старушкина побывала, да и пошел к дому. Только вдруг почему-то идти Иосифу стало трудно – трава оказалась вдруг ростом больше него, а дом таким громадным стал, что Иосиф понял: даже на порог ему не подняться будет. «Неужели стал таким маленьким?» – подумал Иосиф. И только так подумал, как глянул на руки свои, а рук-то и вовсе нет. Вместо рук – перепончатые лягушачьи лапки. Хотел на ноги посмотреть, но не сумел изловчиться. «Так вот же лужа! – мелькнуло в голове у Иосифа. – Посмотрюсь-ка в отражение, как я выгляжу».
Так и сделал и, к ужасу своему, в отражении Иосиф увидел не грустное лицо бедняка-крестьянина, к которому так привык за долгие годы, а увидел – о, кошмар! – пучеглазую рожицу зеленой лягушки-попрыгушки. Хотел было Иосиф-лягушка разрыдаться, да только кваканье изо рта его наружу выскочило. Прыг да скок, скок да прыг. А что еще остается зеленой лягушке? В поисках болота прыгает она по тропинке. Вот уже и болото близко.
Но чьи это шаги такие гулкие и тяжелые? Оглядывается лягушка и видит, что всем могучим телом своим наступает на нее длинноклювая статная цапля. Вот цапля грациозно запрокидывает голову. Вот вместе с этой головой на гибкой шее клюв раскрытый стремительно слетает вниз – туда, где пытается всеми правдами и неправдами уцепиться за лягушачью жизнь свою бедняга Иосиф. Так хочется крикнуть, потому что прыгнуть уже невозможно. А клюв так близко… И темнота.
Очнулся Иосиф, когда солнце уже взошло. «Ну и сон же приснился», – подумал он. И только так подумал, как вдруг понял, что спал он вовсе не дома у себя, а на улице, прямо на траве. «Неужели я это зеленая лягушка?» Только так спросил себя Иосиф, как решил посмотреть на руки свои – хорошо еще помнилось, что прежде он увидел вместо привычных рук перепончатые лапки. Теперь это уже не увидел перепонок Иосиф, нет, но и радости не было, потому руками назвать то, что увидел Иосиф, было никак нельзя – что-то тонкое, коричневатое, когтистое малость и гладкое до неприятного ощущения. «Кто я?» – в горести озадачился Иосиф. И, как и прежде, потащился к луже.
Еще пуще опечалился Иосиф, когда рассмотрел свое отражение в луже – не лягушкина рожица теперь смотрела на него с мутноватой поверхности воды, а остренькая мордочка ящерицы, глазки которой так и бегали, так и бегали. Куда деваться ящерице в нашем мире? Искать теплый камень и греться на нем, а холодной ночью под этим же камнем спать. Как ни горько было Иосифу, а перебирая четырьмя когтистыми тонкими лапками поплелся он, несчастный, на поиски того самого камня теплого. Дом-то был здесь, рядом, да только что в нем, в доме том, проку, если даже войти в него Иосиф-ящерица не сможет. А если и сможет, то ничего сделать в этом доме не сумеет уж точно. Вот беда-то, вот горе. И так захотелось бедняге пожаловаться, как, пожалуй, не хотелось никогда прежде в бытность крестьянином Иосифу, в бытность его человеком. Пожаловаться захотелось на лягушкино житье да на цаплино поведение ужасающее, пожаловаться на то, как в этом большом мире трудно бывает маленькой ящерке, пожаловаться на…
Пока думал Иосиф, на что бы еще ему посетовать и, главное, к кому со своими жалобами обратиться, как услышал позади себя явно приближающееся и далеко не робкое дыхание. «Опасность!» – мелькнуло в голове Иосифа, когда оглянулся он. На этот раз было уж точно не спастись – прямо над Иосифом нависла громадная и слюнявая пасть черной и лохматой бродячей собаки. Ящерица-Иосиф сделал попытку изловчиться, броситься в сторону, но пасть собачья уже щелкнула кривыми зубами, что означало… Впрочем, какая разница, что это означало. В страхе Иосиф понял самое главное – он лишился хвоста. Как же это больно – лишиться хвоста! Как это страшно и грустно – жить без хвоста! Для чего же тогда жить? Кому нужна ящерица без хвоста? Жизнь ящерицы ужасна, а ящерицы бесхвостой – ужасна вдвойне. Но ведь собака эта жуткая на хвосте не остановится – бежать, спасаться. Только вот куда?.. Лапки путаются, голова свешивается куда-то на бок. И глаз уже видит только грязь на дороге. Куда бежать? Как спастись?..
Когда Иосиф очнулся, то долго еще не мог прийти в себя. «Я лягушка или я ящерица?» – задавался вопросом несчастный. И так хотелось пожаловаться на цаплю, на собаку, на утраченный в неравной схватке хвост. Но прежде еще надо понять, кто на этот раз очнулся перед домом крестьянина Иосифа. Скорее к луже! Лужа подскажет! О, как же горько и печально сознавать, всматриваясь в это отражение, что до человека смотрящему не менее далеко, чем лягушке или ящерице, потому что смотрящий – серая мышка, самая настоящая, маленькая, беззащитная, та самая серая мышка, что пуще всего на свете боится кошки.
Кошки? Какой кошки? Да вот этой самой, что уже протянула к мышке Иосифу шаловливые лапки свои с отнюдь не ящеркиными когтями. Опять бежать, опять спасаться! Беречь хвост, беречь шкуру, беречь жизнь! И что же это за жизнь, которую так вот всегда надо беречь? Кому такая жизнь нужна? Но жить-то хочется, ох как хочется! Кто быстрее? Маленькая серая мышка Иосиф или же большая сердитая кошка? Бегу, бегу, бегу… Ой, падаю куда-то… Ой, сейчас меня настигнет когтистая лапа зверя, страшнее и сильнее которого в мире нет…
Иосиф и в этот раз пришел в себя. Но первое, что увидел – это свои руки. Самые настоящие человеческие руки. Глядел на них Иосиф и никак не мог налюбоваться. А уж как добрался своими человеческими ногами до лужи, да как разглядел в мутной воде отражение свое, так уж тут, как казалось, не было человека счастливее, чем крестьянин Иосиф. Человека! Как же это прекрасно – быть человеком!
И хотел уже Иосиф бежать к кому-нибудь из соседей своих, чтобы пожаловаться, однако остановился и призадумался: «А на что мне жаловаться? Если на горькую долю лягушки, ящерицы и мышки, то это пусть они сами жалуются, я-то уже не лягушка, не ящерица и не мышка. Если же жаловаться на долю свою человечью, то разве годится после всего, что было, на долю эту жаловаться? Нет, конечно, ведь ничего нет лучше, чем просто быть человеком!»
Так рассудил Иосиф и никуда не пошел. Просто лег спать в доме своем в свою кровать, а когда проснулся, то с радостью вновь в себе узнал человека, а не лягушку, ящерицу или мышь. Пошел в поле ногами человеческими, руками человеческими трудился там. А головой человеческой думал, что никогда никому больше жаловаться он не будет, потому что жаловаться-то и не на что – ведь так все хорошо! И надо сказать, что Иосиф больше никому и не жаловался никогда в жизни. Только вот обходил стороной с той поры цапель, собак и кошек.
Притчи для улучшения памяти и повышения интеллекта
Волшебная флейта
Себастиан и родился, и всю жизнь прожил в прекрасном городе Вене на берегах широкой и спокойно протекающей в здешних краях реки Дунай. И голубые волны Дуная, ласково касающиеся гранита венских набережных, и прекрасные строения – соборы, прежде всего, и люди, живущие в этом почтенном городе, создали в Вене совершенно особую, неповторимую атмосферу, в которой стали вдруг неожиданно рождаться, расти и расцветать различные искусства – и поэзия, и живопись, и скульптура… Но самым главным из всех искусств издавна в Вене сделалась музыка.
