Без очков я видел Мину, сидевшую на мне верхом, словно в тумане. Пока мы занимались любовью, я так и не смог разобрать, были ли отметины на ее груди следами шрамов или обыкновенными родинками. Лицо Мины я тоже видел нечетко — это была маска, отрешенная или безразличная к моему телу, распростертому под ней. Впрочем, теперь, когда я более искушен в подобных занятиях, мне кажется, что ее лицо просто приобрело то погруженное в себя выражение, какое появляется у женщин при приближении оргазма.
Потом мы упали на покрывало и заснули, убаюканные доносившимися с улицы приглушенными звуками, напоминавшими шум моря.
Проснувшись, я осторожно, чтобы не потревожить Мину, потянулся и взял с тумбочки очки. Во сне лицо Мины снова стало таким, каким я его знал, — простым и добрым. Я опустил голову на подушку и привлек ее к себе, прекрасно сознавая, что вскоре нам предстоит подняться и приготовиться к расплате за содеянное. Я лежал, прислушиваясь к ее легкому дыханию, спокойным вдохам и выдохам, и видел, как бьется пульс у нее на шее.
— Извини, — пробормотала она в темноте.
— Ты не спишь?
— Я вообще не спала, — сказала Мина, зевая и потягиваясь под покрывалом. — Мне жаль, что ничего не вышло.
— Не вышло?
— С гипнозом, — сказала она. — Я не была в трансе. Я слышала все, что ты говорил.
— Что же ты слышала?
— Что ты влюбился в меня, — проговорила она с грустью.
У меня перехватило горло.
— Я не верю.
Она обернулась ко мне и сказала:
— Мне так хотелось, чтобы у тебя все получилось, дорогой. Чтобы ты поверил мне… Но теперь, полагаю, ничего не изменилось.
По ее щеке скатилась слеза и оставила мокрый след на наволочке. Она вытерла глаза краем простыни и, подняв вверх руки, вновь обнажила отметины на груди, которые прежде привлекли мое внимание. На этот раз я разглядел, что это такое.
— Откуда у тебя шрамы? — спросил я, проводя пальцем по крестообразному пятнышку под ее правой грудью.
— Не надо. — Дрожь пробежала по ее телу. — Щекотно.
— Скажи мне.
— Я не помню.
Она откатилась от меня, потянув за собой простыню, потом села на край кровати спиной ко мне и стала натягивать чулки.
— Может, это Уолтер швырнул в меня бутылкой. Он иногда бывает очень груб. Ты ведь знаешь, какими бывают младшие братья.
— Вообще-то нет.
— Тогда поверь мне на слово.
— Боюсь, я не готов. Лучше скажи мне правду.
Мина громко вздохнула и опустила плечи.
— Право, милый, трудно ожидать, что кто-то помнит историю каждого шрама и ушиба, которым уже лет сто.
— И все же.
Она свернула чулок, сделав его похожим на пончик, и принялась натягивать на ногу. Быстрыми нервными движениями поправила шов.
— Если не веришь ни одному моему слову, так сам придумай причину.
— Ладно, — согласился я. — Я думаю, что тут не обошлось без Кроули.
Ее спина напряглась, и она замерла, не успев натянуть второй чулок. Я прополз на коленях по кровати и оказался у нее за спиной, протянул руку и дотронулся до четырехдюймового шрама у нее под пупком и маленького круглого следа от ожога на груди.
— Это он сделал сигаретой, верно? — проговорил я тихо ей на ухо.
Мина закрыла глаза, словно силясь побороть приступ отвращения. Я прижался губами к пятну у нее на шее, там, где у нее росли нежные волосы, легкие, словно пух, и прошептал:
— Маклафлин постарается избавить тебя от твоего брата, Мина. Сегодня вечером. Что станет с Кроули, когда он прочтет в «Сайентифик американ», что Уолтер — это выдумка? Что станет с ним, когда он убедится, что никто не обращает больше на него внимания? Черт побери, я не позволю ему!
Я сказал это, хотя не имел ни малейшего представления, что мы можем сделать: разве что сбежать вместе. Но вопросы, куда и как, отступали перед более важной задачей: убедить Мину доверить мне свое спасение.
— Пожалуйста, Мина, позволь мне спасти тебя.
— Разве ты не видишь, что я уже доверилась тебе.
Она коснулась рукой моей щеки. Потом поднялась с кровати и надела платье. Она немного подвигалась, чтобы платье получше село, обтянув грудь и бедра, затем сунула ноги в туфли и подняла пальто и перчатки, упавшие на пол. Не успел я остановить ее, как она уже была на другом конце комнаты.
В дверях она оглянулась.
— Уолтер на самом деле существует…
Мина произнесла это менее уверенно, чем я мог ожидать; нерешительность была в ее голосе, глаза затуманились, словно она подслушала злую сплетню о себе самой. Она еще раз посмотрела на меня, лежащего на кровати, послала мне воздушный поцелуй и выскользнула в вечерние сумерки.
В ту ночь Уолтер так и не появился.
После двух часов безрезультатных ожиданий и бессчетного повторения «Блюза Свани-ривер» в исполнении Зигфелда Фоллиза сеанс пришлось объявить несостоявшимся. Стенограмма этого вечера весьма скупо передает происходившее, но я могу полагаться на свидетельства моего агента под прикрытием — стенографистки мисс Вивьен Бинни, которая поведала мне, что Мина была явно расстроена отсутствием Уолтера. В разговоре с глазу на глаз стенографистка также сообщила, что новый помощник профессора Том Дарлинг отпускал весьма саркастические замечания по поводу хода сеанса, который он вместе с ней слушал по диктографу. А еще, что от него ужасно воняло. Это замечание так меня порадовало, что я пригласил мисс Бинни выпить со мной чашку кофе с пирожком в «Хорн и Хадарт» в компании полуночников Квакер-сити. Мы договорились встретиться следующим вечером там же в то же самое время и продолжать наши свидания до тех пор, пока не завершится судилище инквизиции Маклафлина.
Но тогда мы и подумать не могли, что наши встречи в «Хорн и Хадарт» продлятся целую неделю. Четыре вечера кряду мисс Бинни исправно являлась в кафе и докладывала новости о последнем сеансе, а также свои впечатления о том, как воспринимали эти неудачи те, кто ежевечерне собирался за отремонтированным столом. Кроули был смущен и пытался найти оправдание неудачным попыткам жены: Мина устала, у Мины менструация, Мина расстроена тем, что до сих пор не завершила рождественские покупки. Разглагольствования Кроули находили сочувствие у Фокса, Флинна и Ричардсона (хотя стенографистка высказала предположение, что эта троица уже не была столь единодушна в своем отношении к опытам), но Маклафлин оставался непоколебим. А что же Мина? Она, казалось, не замечала окружавших ее мужчин, ее волновала лишь утрата веры в собственные силы. В пятницу Мина сама попросила не проводить сеанс, чтобы отдохнуть и обдумать происходящее, — беспрецедентный шаг, показывающий, насколько серьезной была ситуация.
В тот день, когда Мина отдыхала в своей постели всего в нескольких кварталах от меня, я ворочался на моей узкой койке в отеле «Уолтем», зарывшись лицом в подушку, которая все еще хранила ее запах. Я намеренно каждое утро снимал наволочку и прятал ее под матрас, чтобы горничная не унесла ее.
