— Вы хотите сказать, что они не могут лгать.
Мина отвела накрашенные глаза. Теперь я видел ее лицо в профиль. Что заставило ее так стиснуть зубы? Может быть, гнев и обида? Или она просто вычисляла в уме, как лучше избежать проверки?
Я почти убедил себя в справедливости моей последней догадки, когда Мина вновь обратила на меня свой взгляд и робко спросила:
— А что чувствуешь, когда тебя загипнотизировали?
— Это очень похоже на транс, в который вы впадаете во время спиритического сеанса.
Кажется, это убедило ее.
— А вы уже делали это прежде?
— И не раз, — заверил я, лишь немного преувеличивая. — Одно время это было излюбленным развлечением на студенческих вечеринках. Это делали ради смеха.
— Смеха?
Она словно попробовала это слово на вкус, как экзотическую конфету. Я взял ее руку, чтобы доказать, что мы будем заодно, что я не стану предпринимать что-либо против нее. В конце концов Мина успокоилась и сжала в ответ мою руку. Ее улыбка была словно солнце после весеннего дождя.
— Если это сделает вас счастливым, дорогой.
Я снова усадил ее на край кровати и дал стакан воды, чтобы она успокоилась, а сам отправился на поиски свечи. Когда я спустился в вестибюль, то почувствовал, как моя решимость тает на глазах. То, что годилось для общительных девиц Редклифа, собиравшихся поразвлечься на вечеринке, могло не сработать в случае с замкнутой тридцатилетней женщиной, хотя Мина и демонстрировала уже необычайную восприимчивость, впалая в состояние транса и легко выходя из него. Мне оставалось лишь уповать на то, что это свойство сохранится и в изменившихся обстоятельствах.
Я вернулся в номер со свечой в руке и застал Мину снявшей туфли и лежащей на кровати. Я вообразил, что она уснула, но, когда я тихонько притворил за собой дверь, она приоткрыла глаза. Мина наблюдала за мной сквозь опущенные ресницы. Я занавесил окна, чтобы погрузить комнату в полумрак, зажег свечу и, капнув воска, установил ее в пепельнице. Когда все было готово, я попросил Мину сесть так, чтобы колени выступали над краем кровати, а сам расположился у нее в ногах, словно сапожник.
— Что я должна делать? — спросила Мина с дрожью в голосе.
— Расслабьтесь. Дышите глубже. В этом нет ничего сложного.
Она послушно выполнила мои распоряжения, ее грудь поднималась и опадала под шелковым платьем. Я отчетливо сознавал, что обманом заманил Мину в ловушку; мы приближались к черте, за которой не будет пути к отступлению. Я не собирался расспрашивать об Уолтере; я хотел загипнотизировать ее с одной-единственной целью: чтобы выследить его, выведать наконец, в каком уголке подсознания Мины скрывается этот Чеширский кот, и изгнать его оттуда. Я решил подвергнуть Мину гипнозу в эгоистических целях.
— Хорошо, Мина, — начал я, — смотрите пристально на это пламя. Видите, на самом деле оно многоцветное. Оранжевое… желтое… даже немного синеватое, если присмотреться хорошенько. Вы видите синий оттенок, Мина?
Она слегка кивнула, не сводя глаз со свечи. Зрачки ее расширились и заняли почти всю радужную оболочку глаз.
— А теперь, — продолжал я, — приглядитесь еще лучше, Мина. Видите ли вы крошечное пространство вокруг фитиля? Почти как ушко иголки или замочная скважина… Вы видите замочную скважину?
Она снова кивнула, но ее реакция стала замедленной.
— Там, с другой стороны, есть комната, Мина. Вам очень хочется узнать, что в ней. Не надо стесняться этого любопытства. Почему бы вам не заглянуть в эту замочную скважину?.. Вы видите, что там?
На этот раз она кивнула уже сонно. Веки ее наполовину опустились, а дыхание превратилось в мерную череду вдохов и выдохов, словно ночью. Мое же сердце билось учащенно. Никогда прежде мне не удавалось так быстро ввести кого-либо в состояние транса. Я с трудом сдерживал ликование. Стараясь говорить по-прежнему ровно, я погружал Мину все глубже и глубже в состояние гипноза.
— А теперь я хочу, чтобы вы представили себя совсем маленькой, Мина. Пригнитесь, чтобы пролезть в эту замочную скважину. Это совсем несложно. Вы достаточно уменьшились? Хорошо. Тогда проходите сквозь скважину в ту, другую комнату. Не бойтесь. Вы по-прежнему будете слышать мой голос и сможете вернуться назад. Но пока об этом думать рано, ведь вам так хорошо в той комнате, так удобно и безопасно, и ничто вас больше не тревожит. Вы можете отдыхать сколько угодно, здесь так тихо и спокойно. Мина, вы заслужили хороший отдых…
— М-м-м. — Низкий стон вырвался из ее груди. И она погрузилась в сон.
«А теперь, Мина, — подумал я, — давайте посмотрим, кто там рядом с вами».
— Уолтер?
Тишина. Лишь тихое дыхание Мины.
— Не хочешь поговорить со мной, Уолтер?
Нет ответа. Лишь часы на руке тикают, отбивая секунды. Я подождал, следя за тем, как пламя свечи отражается в полузакрытых глазах Мины. Ее дыхание вдруг запнулось, словно она услышала какой-то шум вдалеке. Мина прислушалась. Или это был уже кто-то другой?
— Скажи мне, как помочь ей, Уолтер, — спросил я осторожно. — Я все сделаю для Мины. Ты понимаешь? Все, что угодно. — Голосом, едва сдерживающим волнение, я признался в том, что не осмеливался сказать раньше: — Я люблю твою сестру.
Мне потребовалось все мое мужество, чтобы произнести эти слова, но когда я произнес их, то был вознагражден… ничем. Сидевшая передо мной женщина по-прежнему вглядывалась в клаустрофобическое пространство гостиничного номера. Сраженный неудачей, я закрыл глаза и опустил голову на колено Мины, собираясь с силами, чтобы вывести ее из транса.
Я услышал шуршание шелка, почувствовал, как зашевелилось колено. Вздрогнув, я открыл глаза и увидел, что Мина невидящим взором смотрит на пламя свечи, ноги ее открыты, так что мне видны шелковые чулки, которые заканчиваются бледно-розовыми валиками высоко на ее белых икрах. Мой взгляд поднялся еще выше, и я обнаружил, что на ней нет нижнего белья.
— Мина?
Свеча задрожала у меня в руке, с фитиля слетело облачко дыма. Мина продолжала смотреть на то место, где было пламя, но теперь отсутствующее выражение в ее взгляде сменилось чем-то иным… словно в нем обозначилось еще чье-то присутствие.
— Уолтер? — спросил я тихо с дрожью в голосе.
В полумраке я едва мог различить сладострастную улыбку, игравшую на ее губах. Мина наклонилась и, схватив меня за рубашку, привлекла к себе. Губы ее были сухими и холодными, но язык, который она предлагала мне, казался мягким и теплым. Целуя ее, я почувствовал смолистый и сладковатый вкус хорошего бургундского вина, которое она пила за обедом, а также восковой привкус губной помады и аромат ее сигарет «Честерфилд». Мина притянула меня к себе и откинулась на подушки, туда, где лежали наши пальто и перчатки, ее пальцы гладили мою голову, плечи, короткие волосы на шее. Ее руки оказались удивительно сильными, это была сила лунатика. Тела наши переплелись, словно в акробатическом этюде, мы поспешно срывали с себя одежду. Я освободил ее от злосчастного корсета, стягивавшего грудь, а она стащила с меня брюки. Столь домашние приготовления опровергают иллюзию, распространенную во французских романах, тем паче в более фривольных описаниях сексуальных сцен, утверждающих, что страсть — это порыв, который, стоит ему вспыхнуть, уже не остановить. Мне бы хотелось сказать, что страсть неудержимо влекла нас в объятия друг друга, но не могу этого сделать, не покривив душой: достаточно вспомнить, как я предусмотрительно положил на тумбочку у кровати мои очки, чтобы они случайно не разбились.
