Я вздрагивал от каждого звука. Вот заскреблась мышь. Прохныкал козодой. Прошуршала змея. Я слышал, как где-то внизу скрежещут тектонические плиты. Сердце с шумом разгоняло кровь.
Вот звуки стали разнообразнее. Утро. Из кухни донесся голос Джоди. Стукнули дверцы буфета. Звякнули тарелки. Из крана полилась вода. Мисти что-то сказала.
Эмбер не слышно.
Дверь черного хода распахнулась. Джоди позвала Элвиса. Джоди позвала меня.
Эмбер не слышно.
Я сжался, затаился. Открылась и закрылась парадная дверь. Шаги рысцой. За ними другие.
– Рядом, Элвис, рядом! – крикнула Джоди.
Я представил себе, как пес поднимает уши и радостно трусит рядом с ней к автобусной остановке.
Опять скрипнула входная дверь. Я припал к щели. На крыльцо вышла Эмбер, и я сразу же отвернулся. Она была полностью одета, но перед глазами у меня так и маячили влажный темный треугольник и два набухших красных соска. Такой она останется для меня навсегда. Такой я теперь буду ее видеть.
Я впился зубами в мамину Библию. Только бы не закричать, не засмеяться, не засопеть. До меня доносился стук ее каблуков. Эмбер отправлялась в школу. Жизнь для нее продолжалась. Эмбер держалась молодцом.
Я еще сильнее стиснул зубы, пока не выступили слезы.
Стук каблуков стих где-то в стороне, возле шоссе. Теперь слышалось только пение птиц. Она права, сказал я себе. Какой смысл тереться возле дома. До ночи лучше держаться от места преступления подальше.
Я выполз из будки. Проморгался. Будет жаркий, солнечный день. До дома я добрался на четвереньках. И в подвал спустился на четвереньках. Нелегкая задача, кстати сказать.
Натянул какие-то шмотки, провел расческой по волосам, пощупал простыню и отправился наверх. Хоть «поп-тартом» поживлюсь.
Оказалось, у нас есть только арбузный. Джоди упросила меня купить его из-за красно-зеленой глазури, но вкус ей ужасно не понравился. И мне тоже.
Я взял кукурузные хлопья и съел пару пригоршней прямо из коробки. Запил молоком и двумя банками пива.
Во дворе залаял Элвис. Я перепугался, что вернулась Эмбер, но пиво притупило чувства. Наверное, не надо было столько пить. Потянулся за папашиной курткой, что висела на спинке стула, и шарахнулся о стену.
Закрыл глаза и выругался. А когда открыл, увидел Мисти. Стоит в дверях в джинсовом комбинезоне и черном топике. Волосы завязаны хвостом. С плеча свисает прозрачная лиловая пластиковая сумочка. Внутри губная помада, кекс и перочинный нож.
– С тобой все хорошо? – спросила сестра.
– Просто замечательно.
Она застыла в молчании. И не обойти ее никак. Попросить подвинуться, что ли?
– Что это ты здесь делаешь? – Голос-то у меня был храбрый. – Пропустила автобус? А Джоди где?
– Сегодня последний день перед каникулами, – сказала Мисти. – Прибираемся в шкафчиках и смотрим видео. Больше ничего.
– Надеюсь, смотрите образовательную программу.
– Экранизацию.
– «Моби Дик»?
Она смерила меня взглядом.
– «Кладбище домашних животных».
– Вот куда идут мои налоги, – проворчал я, влезая в куртку.
– Я слышала, как вы с Эмбер ночью ругались.
Я сглотнул. Обвел глазами кухню. Сполоснул миску Джоди. Раздавил банки из-под пива и выбросил в мусор. Открыл холодильник и сунул в него голову.
– И что же ты слышала?
– Ты орал на нее, чтобы оделась.
Я засмеялся. И еще раз засмеялся. Откусить бы себе язык, лишь бы перестать ржать раз и навсегда.
– Ты, наверное, ослышалась.
– Почему ты спал в собачьей будке?
– Чисто для прикола. – Я вынул голову из холодильника.
– Ваши с Эмбер дела меня не интересуют.
Я старался не смотреть на нее, но мои усилия не увенчались успехом. Темные, немигающие глаза уперлись в меня. Под их взглядом я превратился в мальчишку, которого неудержимо тянуло к черным дырам в земле и полуразрушенным зданиям. Она говорила безо всякой задней мысли. Не потому, что была испорчена. Не потому, что все простила или сама была жертвой. Просто ее ничего больше не трогало. Да она никогда и не была особенно отзывчивой. Теперь же это бросалось в глаза.
– Мне пора на работу, – пробормотал я.
– А как насчет моей татуировки? Если уж я опоздала на автобус и все такое?
– Даже не мечтай. У нас уже был с тобой разговор.
– А вдруг ты передумал?
– С чего бы это?
Она пожала плечами. За этим жестом стояло больше, чем за иной проповедью. Кажется, я понял, что она хотела мне сказать. Как она могла шантажировать меня? Мало ли что произошло между мной и Эмбер.
А может, она намекала, что застрелит меня?
Снова меня разобрал смех, но я подавил его. Ружье-то я спрятал.
– Нет, ни за что.
– Почему?
– Татуировку не сотрешь…
Вот ведь глупость сморозил! Мне-то что за дело до лишнего шрама на ее внешности?
Я зашел с другого боку:
– Ты еще слишком молода, чтобы принимать решения, которые повлияют на всю твою оставшуюся жизнь. Значит, за тебя придется решать мне. А это слишком большая ответственность.
– Ладно.
Она подошла к буфету и взяла стакан.
– Ладно? – эхом отозвался я.
– Принимается. – Мисти двинулась к холодильнику. – Я-то думала, ты начнешь трындеть, что татуировка – это гадость, или начнешь меня по-отечески отговаривать… Ну а если так рассуждаешь, – она вынула из холодильника кувшин голубого «Кулэйда», – я могу это понять.
Она налила напиток себе в стакан и сделала большой глоток. Розовые камушки у нее на запястье при свете солнца словно подернулись дымкой. Они смотрелись более-менее ярко только при искусственном освещении.
– Мы не так уж отличаемся друг от друга, – сказала она, оторвавшись от стакана. – У нас логика одна.
– А?
– Оба мы не такие, как все. Я не похожа на остальных девчонок. А ты – на остальных парней.
– О чем это ты?
– Ты не любишь футбол. Не любишь косить. У тебя в машине книга по искусству. – После каждой фразы она шумно отхлебывала из стакана.
– Подумаешь, – сказал я. – В этом альбоме почти все художники – мужчины. В парне, который любит искусство, нет ничего такого.
– Как и в девчонке, которая любит охоту.
– А кто сказал, что это не так?
– Папа. Он так считал.
Она допила свой стакан. Губы у нее слегка окрасились синим, напомнив мне плакат против курения, на котором младенец с лиловым лицом был подключен к аппарату искусственного дыхания. Этот плакат я видел в каком-то журнале в приемной у Бетти.
