Раздается стук в дверь моего кабинета. Я поднимаю глаза от экрана компьютера, в который тупо глядела последние полчаса, и вижу, что в дверях стоит Камилла.
— Привет, у тебя есть минутка?
— Да, конечно, — я облегченно вздыхаю. Ага, спасибо, Камилла, за то, что, сама того не зная, ты отвлекла меня от тягостных раздумий.
— Как дела?
— Хорошо, — остается только соврать. — Как у тебя?
— Нормально.
— Великолепно. Ты тут много хорошего сделала — помогла нам организовать рабочий процесс, — снова вру Камилле. По правде, для нас всех, не исключая меня, она стала нашей настоящей головной болью. Вчера мне пришлось задержаться в офисе на два часа: пришлось размещать все презентации на сервере, как того требует новый порядок. Нора, между прочим, должна была сделать это еще до того, как легла на операцию.
— Спасибо. Думаю, ты единственная, кто так считает. С самого начала меня здесь возненавидели все подряд.
— Люди обязательно привыкнут со временем. Если кто-то будет жаловаться и впредь, объясни, что волноваться не стоит — все равно через год-два нашу работу будут делать индийцы в Индии, а мы потеряем свои рабочие места, — отвечаю я со смехом, хотя боюсь, что мои слова вполне могут оказаться пророчеством.
Камилла улыбается.
— Только ты и стараешься быть со мной вежливой.
— Ой, не может быть.
— Не знаю, не знаю. Почти все меня терпеть не могут, кто-то относится равнодушно, а некоторые, вроде Норы, ненавидят меня всеми фибрами души.
— Это не так. У Норы сильный характер, при этом она чересчур упряма. Дай ей время привыкнуть к нововведениям.
— Может, и так, — соглашается она после некоторого колебания. — Можно попросить тебя об одолжении?
— Конечно.
— Ты единственная здесь, к кому я испытываю доверие и могу о чем-либо попросить.
— Хорошо, — стало любопытно, о чем же она толкует.
— У меня через пару недель будет операция, и нужен человек, который заберет меня и отвезет домой, а так как я приехала сюда всего несколько недель назад и никого не знаю…
— Больше ни слова. Я с удовольствием заберу тебя, — говорю я и действительно буду рада помочь, хотя услышать подобную просьбу от малознакомого человека довольно странно. — Надеюсь, ничего серьезного?
— Так, мелочь.
— Хорошо, сообщи адрес, дату и точное время, я внесу это в ежедневник.
— Спасибо, Бренда, — она поднимается, собираясь уходить. — Я очень это ценю.
— Нет проблем, — отвечаю я. И, глядя ей вслед, раздумываю о том, какое совпадение, ведь я только что сделала то же самое для Норы! Хотя мне кажется, что в данном случае речь идет не о пластической хирургии — Камилла слишком красива и молода для пластики. Надеюсь, с ней ничего серьезного. Она не рвалась рассказать о деталях, а я не нашла возможным и нужным приставать с расспросами. Наверное, у нее болезнь по женской части.
Но хватит мыслей о Камилле. Я вновь уставилась на выключенный экран, возвращаясь к тяжким раздумьям.
…Отчего же я произвожу впечатление «матушки-гусыни»? Почему люди всегда идут ко мне за советом и помощью? Мне не сложно помочь — даже, скорее, нравится быть полезной, приходя людям на выручку. Но между человеком, готовым помочь, и безотказной безвольной тряпкой проходит тонкая грань. Я хочу приносить пользу, я хочу делать добро, но мне вовсе не нравится, когда об меня вытирают ноги… так, как это сделал мой муж.
55. Нора
Мы с Оуэном и Билли поднимаемся на четвертый этаж, выходим из лифта и идем по коридору в поисках двери с табличкой «Служебное помещение» — туда-то меня направила секретарь, когда я явилась на срочный прием к врачу. Она объяснила это тем, что для уже прооперированных пациентов существует отдельная приемная, и добавила, что там уютнее, и я буду чувствовать себя комфортно. Но совершенно очевидно, что отдельное помещение существует для того, чтобы посетители, еще только ожидающие операции, не столкнулись с неизбежной истиной и не увидели ненароком, как они будут выглядеть после хирургического вмешательства. Если выразиться печатным языком — я выгляжу хреново! На носу разрез, по всему лицу налеплены пластыри. Под глазами темные синяки, лицо страшно опухло. Да, вот еще: при этом чувствую я себя не лучше, чем выгляжу.
— Больше никогда… больше никогда… — мычу я Оуэну, когда мы входим в приемную. Не перестаю повторять эти слова с тех пор, как очнулась после наркоза.
Я подхожу к небольшому застекленному окошку и жду секретаря. Когда она отодвигает дымчатое стекло в сторону, я замечаю, что эта приемная отделена стеной от общего холла. Просто смех сквозь слезы — на какие меры идут владельцы клиники, только бы пришедшие на консультационный прием клиенты не узнали, какими станут страшилищами через пару дней после операции. Если бы в свое время я увидела кого-то, кто выглядит, как я сейчас, то, скорее всего, мое представление о пластической операции сложилось бы совсем в ином ключе, и согласие на изменение внешности я дала бы не так легко.
Регистрируюсь у секретаря, и мы втроем усаживаемся на диван в ожидании вызова. Я оглядываю помещение и вижу, что эта приемная далеко не такая отлакированная, как та, первая — комната тесновата, на полах настелен недорогой ковролин, повсюду расставлена медицинская мебель казенного вида. Да уж, приемной номер два далеко до стильного центрального холла клиники, отделанного деревом и обставленного кожаными диванами.
— Хочешь, чтобы я пошел к врачу вместе с тобой? — участливо спрашивает Оуэн.
— Ох, спасибо, но вряд ли это необходимо. Кроме того, еще неизвестно, что там со мной будут делать. Вдруг у меня потечет кровь, Билли не пойдет на пользу такое зрелище.
— Это какое? — заинтересовался Билли.
Оуэн смотрит на меня с улыбкой.
— Не волнуйся, — говорит он сыну. — Доставай-ка из рюкзака свой альбом и нарисуй Норе картинку.
— Ладно, — соглашается Билли, открывая рюкзак.
Оставшееся время мы с Оуэном сидим молча, пока меня наконец не вызывают. Следую за секретарем в смотровую палату и сажусь там на кушетку. Через несколько минут, сияя широкой улыбкой, входит доктор Редклифф.
— Привет вам! — восклицает он бодро не по случаю — Как дела?
— Не очень. Я чувствую себя чуть лучше, но боль все еще довольно сильная.
— Вы принимаете лекарства?
— Конечно принимаю! Без них я бы загнулась от боли.
— Хорошо, хорошо. Самое страшное уже позади, впереди вас ждут облегчение и жизнь в новом облике.
— Надеюсь, — говорю я, в то время как он усаживается на табурет и наклоняется ко мне поближе, чтобы рассмотреть результаты своих трудов.
— Веки заживают очень хорошо, — он отстраняется и начинает осторожно снимать повязки с моего лица.
