Какое-то время я просто сидела и наблюдала, как она ест. С этой новой стрижкой она стала совсем другим ребенком, гораздо старше, но все также чересчур бледна. Не очень-то здоровый вид. Огромные глаза как-то странно темны и полупрозрачны, под ними синие круги.
— Зачем ты ходила к врачу? — сказала я.
Несколько секунд она смотрела на меня, а потом опустила глаза, так ничего и не сказав. Я заметила, что она съела совсем немного. Большая часть всего была раскрошена и разбросана по тарелке.
— Ничего особенного, — сказала она.
— А кто заболел? — спросила я. — Ты или Генри?
— Не знаю, — сказала она.
— Может, ты?
Глаза ее ускользали от меня.
— У меня астма, — сказала она.
Я успокоилась. Тысячи детей болеют астмой. У Эмили тоже астма, правда, в легкой форме.
— У тебя есть ингалятор?
Она кивнула.
— Он у тебя с собой?
Я знала, что нет. Я бы обнаружила его, когда помогала ей снимать и надевать одежду во время примерок.
— Нет, — сказала она. — Я его забыла.
Она выглядела старше, а вела себя так, как будто была моложе своих лет.
— И часто ты им пользуешься? — спросила я.
Она пожала плечами:
— Не очень-то.
Совсем плохо быть не могло. Сейчас она дышала нормально, и так было всю первую половину дня. Все это ничего, подумала я, просто небольшое неудобство. Но когда я присмотрелась к ней внимательнее, то обнаружила, что не в таком уж все идеальном порядке; она казалась какой-то болезненной, уязвимой. И лицо слишком уж четко очерчено, как будто кожа отчего-то съежилась и потребовалось очень сильно ее растянуть, натягивая на кости.
— А теперь отвести тебя домой? — спросила я.
— Нет, — ответила она, и по мне разлилось тепло; тайная радость открытия, что она действительно хочет побыть со мной. — А что мы теперь будем делать? — спросила она.
Я подумала об Эмили и Рози и о том, что мы с ними обычно делали. Ходили на прогулки, читали книжки, играли в классики. Меган старше их обеих, способна действовать независимо. Круг ее интересов шире.
— Ты когда-нибудь была в театре? — спросила я.
Она наморщила нос.
— Мы ходили со школой. Смотрели очень глупую пьесу про людей, которые летали, и про пиратов.
Так, значит, она уже видела «Питера Пэна».
— И тебе не понравилось?
Она выпучила глаза и даже не соизволила ответить. Я была изумлена. Как же получилось, что она, заброшенный ребенок, не почувствовала себя такой же, как мальчик, которого потеряли?
— Мне ничего не было слышно. Мальчишки рядом со мной все время разговаривали. В конце их, правда, вывели, но тогда мне стало плохо видно, потому что передо мной сидела Сара Мидлтон, а она такая большая и жирная, что из-за нее никому не видно. Я ее толкала несколько раз, но она и с места не сдвинулась.
Я не нашлась, что сказать. Попыталась представить себе, как Рози и Эмили толкают сидящих впереди людей и обзывают их жирными, но мне это не удалось. Лесли бы этого не допустила.
— А мы не можем пойти к тебе домой? — спросила она.
— Ко мне домой?
Имела ли она в виду дом моего отца, тот, где живут Пол и Мартин и мой отец? Или мою квартиру? Ребенку там не место. Не могла я взять ее туда, потому что… все получилось бы так же, как с Джеймсом. Так же, как я не могла себе представить малыша в окружающем меня пространстве, невозможно было поместить туда и ребенка постарше, да еще вот такого, без определенного возраста. Даже если у нее и нет отца…
— Нет, — сказала я. — Это невозможно.
Мы все еще были в ресторане на верхнем этаже «Рэкхэма». По идее, тут можно сидеть и смотреть на Бирмингем, но на самом деле так не получается, потому что за окнами сделаны ограждения. Нет даже возможности определить, на какой высоте ты находишься.
И вдруг меня осенило. Я же на высоте, подумала я. Значит, могу выпрыгнуть из окна и полететь. Мы можем сделать что угодно, пойти куда угодно. Может, если отойти от стола, то полетишь вверх — в далекую Несуществующую Страну.
— Когда ты в последний раз была на море? — спросила я.
— Не знаю.
— И что понимать под твоим «не знаю»?
Она нахмурилась, чтобы не выдать свое смущение.
— Я не виновата, что никогда там не была.
— Никогда? — ужаснулась я.
— Не знаю. Не помню.
Я наклонилась вперед и крепко вцепилась в стол, чтобы случайно не улететь.
— А ты хотела бы съездить к морю?
— Откуда мне знать? — Она пожала плечами.
Это же замечательно. Поиграть на песке с ведерками и лопатками… Я вспомнила о картине отца с уползающим малышом. Насчет одной вещи он был прав. Детей не хранят, как вещи.
— Ты сможешь строить песчаные замки… Морские водоросли, ракушки… Настоящие бутерброды из песка… Воздушные змеи. Сможешь посмотреть на лодки… или поплавать.
Я чуть не опрокинула рукой чайник, но подхватила его как раз вовремя.
— Я не умею плавать.
— Ну и не надо. Можно побегать по воде.
Она казалась неуверенной.
— Мы можем отправиться вместе. Ты в первый раз будешь на пляже, и мы сможем наверстать упущенное.
— Прямо сейчас?
— Мы можем сегодня вечером сесть на поезд, в Эксмуте найдем где остановиться. И весь день проведем на пляже.
Она допила остатки апельсиновой газировки.
— Хорошо, — сказала она.
…И вот мы в поезде. На вокзале купили несколько книжек; хотя Меган в этом деле не проявила особого энтузиазма — ее больше заинтересовали журналы «Всего семнадцать» и «Мисс». Вопреки собственному желанию, я купила ей и тот и другой, хотя думаю, что она еще до них не доросла. Мне бы хотелось склонить ее к чтению чего-то более увлекательного, и я почти готова спросить, не хочет ли она, чтобы я ей почитала, как замечаю, что она уснула, прислонившись к моей руке. Я очень аккуратно устраиваю ее поудобнее, кладу ее голову себе на колени, а ноги на сиденье. Она беспокойно двигается, что-то бормоча во сне, но вскоре успокаивается и лежит тихо.
Беспокойно прислушиваюсь к ее дыханию, переживая из-за астмы, но ничего необычного не слышу. Разглядываю сбоку ее лицо у себя на коленях и вновь пытаюсь определить возраст. Во сне она выглядит совсем маленькой, почти младенцем. Я разглаживаю тонкие легкие волосы на ее щеках и вновь отмечаю худобу ее лица, резкий контур носа и скул. Всем своим телом ощущаю тепло ее тела, чувствую, как поднимается и опускается при вздохе ее грудь, и любовь к ней переполняет все мое существо.
