Я взял с собой немного арахиса, а кроме того, деньги и кредитные карты. Если подачу электроэнергии восстановили, то, значит, город жив, и, возможно, мне удастся что-то купить. Шагая под палящими лучами солнца, я принялся фантазировать о том, что куплю прежде всего – может, сочный гамбургер? Или зайти в ресторан и заказать бифштекс?.. Затем я вспомнил, как вчера варилось в котле мясо, и на меня накатила тошнота.
Кто превратил нас в животных?
Все произошедшее не могло быть случайностью – сначала атака на грузовые компании, уничтожение Интернета, сообщения о птичьем гриппе, а потом? Вторжение в воздушное пространство США и отключение электросети. Действовали не преступники – какая им от этого выгода? Террористы? Нападение было слишком хорошо спланировано.
Боль в ногах подпитывала мой гнев.
Наверняка это Китай.
Конфликт в Южно-Китайском море, сообщения о том, что китайцы проникли в наши компьютерные сети и крадут у нас данные…
Каждый шаг давался с болью, и с каждым шагом Вашингтон приближался, вопрос становился все более острым, а ответ – все более ясным.
Я мечтал о том, чтобы скорее настал вечер, чтобы похолодало.
Леса и поля уступали место фермам и окраинам небольших городов. Под вечер я обогнал первого человека и прошел дальше, глядя себе под ноги. Я остановился и надел джинсы. Когда солнце село, на дороге уже было несколько человек – и позади, и впереди меня.
Каждый держался подальше от остальных.
Электричества нигде не было. Только в некоторых окнах поблескивали тусклые огоньки – наверное, горели свечи. На горизонте, там, куда вело шоссе I-66, небо сияло, и этот свет уже был гораздо ближе.
Но все еще далеко.
Нужно ли и дальше мучиться?
Боль стала почти невыносимой. Болело все – ноги, ступни, спина. Я заскрипел зубами.
Смогу ли я идти всю ночь?
Я посмотрел на горизонт. Слишком далеко. Нужно отдохнуть.
Приду туда завтра.
На небо снова вышел месяц.
Впереди какой-то темный объект заслонил деревья, стоявшие по обе стороны дороги. Я сошел с обочины, чтобы разглядеть его получше. Это был старый сарай или амбар, покосившийся, без дверей. Я вытащил из рюкзака налобный фонарь, включил его и заглянул внутрь.
– Эй!
Внутри беспорядочно были свалены доски, старая обувь, ржавый трехколесный велосипед. В углу стоял старый пикап-«шевроле», заваленный мусором, – без колес, на кирпичах.
– Эй!
Никто не ответил.
Я был измотан.
Более чем измотан.
Я осторожно пробрался в глубь сарая, мимо того, что в свете фонаря показалось мне старой простыней – или занавеской? Я поднял ее. Она задубела от грязи, но я потряс ее и как мог очистил.
Ночной ветер холодил спину, все еще мокрую и липкую от пота.
Я подошел к «шеви», открыл дверцу и сел за руль. Затем лег на длинное сиденье, положив под голову рюкзак и накрывшись простыней.
Какая-то вещь врезалась в тело, и я понял: мезуза Бородиных. Я достал ее из кармана и, приподнявшись на локте, воткнул в ржавую дыру в дверце автомобиля.
Пусть считается входом…
Я улыбнулся и опустил голову на рюкзак. Сон пришел быстро.
35-й день
26 январяЯ увидел за деревьями верхушку Монумента Вашингтона, как только вышел из тоннеля.
Проснулся я на заре – окоченевший, с пересохшим горлом. Доел арахис, выпил почти всю воду. Мезузу я чуть было не забыл, опомнился в самый последний момент.
Ближе к Вашингтону мне стали попадаться заправочные станции и лавочки – в основном брошенные, однако рядом с одной было припарковано несколько машин. Не в силах справиться с любопытством и голодом, я осторожно подошел к ней. Полки оказались пустыми, однако человек за стойкой сказал, что бензин будет завтра.
Он налил воды в мои бутылки и предложил сэндвич – возможно, свой обед, – который я мигом проглотил. Служащий заправки сказал, что в Вашингтоне мне ничего не светит, что безопаснее оставаться в сельской местности.
Я поблагодарил его и пошел дальше.
На подходе к городу пешеходы уже заняли целую полосу шоссе, и я тихо ковылял по дороге вместе с остальными.
Справа в серое небо тянулись офисные здания, между ними возвышались брошенные строительные краны и строительная техника, а слева стоял ряд голых деревьев, увитых зеленым плющом. Судя по указателям, мост Рузвельта находился впереди, а Пентагон и Арлингтонское кладбище – справа.
Я почти у цели.
Что они там делают в Пентагоне? Он совсем близко, до него было чуть больше мили. Есть ли у них план? Может, они отправляют храбрецов защищать нашу родину?
Я за всю жизнь не совершил ни одного героического поступка.
А пройти шестьдесят миль навстречу неизвестности – подвиг?
Меня заставил это сделать страх, однако больше всего пугало то, что я оставил одних Люка и Лорен.
Толпа все увеличивалась. Когда я прошел Фэрфакс, Оуктон и Вьенну, толпа превратилась в бесконечный поток беженцев. Только любовь к Лорен и Люку заставляла меня идти вперед – через боль, шаг за шагом.
И еще мне придавал сил гнев.
Если раньше я просто пытался выжить, то на подходе к Вашингтону, когда внезапно перспектива покончить со всем этим стала реальной, я начал думать о возмездии.
Кто-то заплатит за то, что причинил вред моей семье.
Я вышел по дороге на мост через Потомак. Был отлив, и вдали кружили чайки. Впереди небо пронзал Монумент Вашингтона, возвышавшийся над деревьями. Я последовал за толпой по авеню Конституции. Баррикады не позволяли приближаться к Мемориалу Линкольна, направляя людей к определенной цели.
Нас загоняли, словно стадо.
Пошел дождик, небо заволокли тяжелые темные тучи. По дороге в обе стороны ездили машины, по большей части военные. Я поборол в себе желание остановить одну из них.
Да и кто остановится ради меня? Я просто один из толпы оборванцев, бредущих под дождем. И в любом случае, моя задача уже почти выполнена. Осталось еще две-три мили.
Появились знакомые, вселяющие уверенность картины: Белый дом, едва видимый за деревьями, а чуть дальше по улице – верхушки зданий Смитсоновского музея.
Справа от меня Национальная аллея – открытое зеленое пространство, протянувшееся от Мемориала Линкольна до самого Капитолия – была закрыта высокой, обтянутой тканью оградой, поверх которой шла колючая проволока. Сквозь дыры в ткани было видно, что за ней кипит активность.
Что они скрывают?
