Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
Воевода Радко подошел к печенежскому князю, но князь не принял чаши, пальцем указал на кисель и что-то негромко произнес по-своему, обращаясь к толмачу Ежку.
— Просит испить из чаши, боится, не отравлено ли, — проговорил мрачный Ежко. Воевода оправил усы, улыбнулся.
— Добрó же, — сказал он и поднес чашу к губам. Пил, обжигаясь. Вольга, глядя на воеводу, на чашу в его сильных руках, облизывал истрескавшиеся до крови губы, будто и ему кисель жег рот. Потом Марфа в ту же чашу налила кисель и князю. Он осторожно — не обжечься бы! — поднес чашу к черным усам и отхлебнул, потом еще раз…
— Угостите и воев печенежских, — сказал воевода Радко.
Печенежские нукеры пили русский кисель охотно, а один, совсем еще молодой — у него было надорвано стрелой правое ухо, — даже языком прицокнул в знак одобрения и протянул миску к Марфе, а сам пальцем внутрь указал: налейте, дескать, еще. Но князь Анбал так зло глянул в его сторону, что миска выскользнула из рук, стукнулась о землю, охнула и покатилась, обрастая пылью, к ногам Марфы.
— Прошу печенежского князя к другому колодцу, — позвал воевода Радко. Печенег безмолвно последовал за ним, волоча по пыли длинный меч в черных ножнах. Теперь остановились на пустыре против двора кузнеца Михайлы. Вольга снова протиснулся вместе со старейшиной Воиком в первый ряд белгородцев, а протиснувшись, стал смотреть на князя. Теперь печенег сам прикрепил деревянную бадью и опустил шест колодезного журавля вниз. Опять что-то плеснулось глубоко под землей, и Вольга чуть слышно спросил старейшину:
— Дедко, а здесь что?
Старейшина сердито сдавил пальцами его плечо, промолчал.
«Неужто снова мучная болтушка? — спросил сам себя Вольга и тут же усомнился: — Тогда почему посадник Самсон костер не велит разжечь рядом? Так что же?».
Над краем сруба показалась мокрая бадья. Князь, перегнувшись, долго смотрел во тьму земли, будто приметил что-то. Вольга так близко стоял к колодцу, что уловил запах душистого свежего меда и увидел, как напряглась синяя вена на шее печенежского князя, который склонился над срубом из толстых бревен. Печенег распрямил наконец-то спину и повелительно указал на бадью — дескать, наливайте, отведаем.
Первую чашу снова принял воевода Радко. Сладко выпил воевода, рукой бережно вытер густые усы и вернул чашу Марфе. Выпил и печенежский князь, а потом снова молча смотрел на край сруба и длиннопалой рукой теребил кожаный ремень, на котором висел меч в кривых ножнах.
Неожиданно князь резко обернулся, будто услышал за спиной чьи-то опасно крадущиеся шаги. Цепкими глазами еще раз осмотрел воеводу в новых доспехах, посадника с дородным чревом, столпившихся чуть поодаль дружинников и степенных белгородских мужей (пришлых ратаев воевода к колодцам не допустил). Взгляд печенега недвижно замер на старейшине Воике, словно князь догадался, чья голова подсказала обреченным русичам выкопать эти колодцы и призвать степных находников.
Вольга едва не покривил рот, так больно сдавил ему плечо старейшина своими жесткими пальцами.
Князь поставил мокрую чашу на край сруба, с запозданием вытер отвислые усы тыльной стороной ладони. Недоверчивая усмешка вдруг покривила поджатые губы. Князь заговорил, а Ежко торопливо пересказывал его речь воеводе Радку:
— Толстых щек не наешь с такой пищи, конникам мясо нужно… — после этих слов печенег согнал с лица улыбку, оглянулся на свою стражу и теперь заговорил для своих нукеров: — Но на стенах урусы стоять могут еще долго. Велик их новый бог неба, если наградил город этот таким чудом. Возвратимся и расскажем об увиденном всему войску. Так скажем: кому по силам меряться с богами? Потому и нет нам здесь удачи. — И снова повернулся к воеводе и посаднику: — Налейте нам в сосуды того и другого. Пусть и остальные князья отведают. На слово ведь в таком деле мало веры.
Когда остановились у вновь открытых ворот, воевода Радко, придержав повод печенежского коня, сказал князю:
— Не гневись, достойный князь, но те посланцы, что у шатра сидят, нам очень дороги. Сделаем по чести — пошли одного своего нукера передать кагану, чтобы отпустил людей с миром. На середине поля и сойдемся, а потом каждый пойдет в свою сторону. Если у кагана доброе желание уйти с миром, пусть сделает так, как мы просим.
Только на миг приподнял князь веки и тут же снова опустил их, скрыв злой взгляд, но сказал тихо, сквозь стиснутые зубы:
— Пусть будет так.
Видел Вольга, как словно с кручи упал в Ирпень-реку и там пропал на время всадник, только легкая пыль повисла над срезом земли, а потом печенег показался уже на ничейном поле и погнал коня к высокому шатру кагана. Возле холма он соскочил на землю, взбежал наверх и упал на колени перед Тимарем, а руки зачем-то вскинул над головой к жаркому все еще, пополуденному небу.
Через некоторое время русских посланцев подвели к шатру, они постояли там недолго и неторопливо пошли прочь с холма в сторону Белгорода. За ними в десяти шагах шли до полусотни печенежских нукеров встречать своих посланцев.
— Теперь и мы пеши двинемся, — сказал воевода Радко. Едва печенеги и русские пропали под кручей, как войско кагана расступилось и русские посланцы выступили из него, будто из темного леса. Мелькнуло голубого шелка корзно кузнеца Михайлы.
Вольга даже руку поднес к груди, еще не веря до конца такому счастью — отец Михайло живой возвращается из печенежского стана! Не сдержался и громко закричал:
— Дедко, гляди! Это же отец мой идет! Живо-ой!
Белгородцы, которые густо заполнили проем крепостных ворот и помост стены в сторону юга, на его крик отозвались радостными голосами: так откликается чуткий камыш на нежданный порыв ветра в ночи — сначала тихо, потом, словно проснувшись, все громче и громче. Взлетели вверх подкинутые шапки. Белгородцы радовались временной удаче, словно посланцы несли с собой обещание кагана немедленно оставить в покое Русскую землю и уйти к вечеру в степь.
Старейшина Воик вдруг тяжело налег на плечо Вольги и, обессиленный, опустился на теплую землю у правой створки ворот, спиной прислонился к дубовым бревнам. Вольга тут же упал перед ним на колени в мягкую пыль.
— Тебе худо, дедко? — забеспокоился он и горячими руками схватил как-то сразу похолодевшие пальцы старейшины. Ближние белгородцы поспешили к нему, но старейшина успокоил людей:
— Не тревожьтесь, мне не худо… Никогда в жизни мне не было так славно, как теперь. Поверили печенеги! Эти поверили нам, а те поверят им. Теперь всем скоро будет хорошо.
А тут и посланцы поднялись вверх по склону, к воротам. Кузнец Михайло отставил в сторону печенежское копье и в посеченном в нескольких местах дорогом корзне опустился перед старейшиной Воиком на правое колено, бегло глянув, не проступает ли где кровь с плеча и с груди наружу: не испугать бы немощного отца Воика.
— Поклон тебе, старейшина Воик, за мудрое слово о силе земли нашей! Это слово укрепило наше сердце перед каганом. Обопрись теперь о мою руку, отче Воик, идем во двор, там и отдыхать будешь.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
