— Брат! Ты расскажешь мне оставшиеся тридцать сутр, когда у тебя будет время?
— Конечно. Но не раньше чем пройдет твоя головная боль, да и моя тоже.
— Отлично! — И снова пауза.
— Шонсу! — Он никогда к нему так не обращался. Его голос растерял весь свой блеск. — Я — выскочка?
— Не беспокойся об этом! Ты скоро выучишь сутры, а вызвать тебя никто не посмеет, пока сбор не кончится. К тому времени ты уже будешь фехтовать как Седьмой.
Ннанджи по-прежнему смотрел в окно.
— Надеюсь.
Ннанджи, сомневающийся в своих силах?
— Я уверен, что ты найдешь время для занятий! А состязаться ты сможешь со многими — тебе это сейчас нужно. Пока ты занимался только со мной, а теперь ты знаешь все мои… — Уолли осекся.
И сказал Икондорина, что ему нечему его больше учить.
Молчание. Конечно, Ннанджи не знает пророчества о рыжеволосом брате Икондорины.
— Легкая победа! — Голос его был полон презрения к самому себе. В его глазах воинская доблесть была посрамлена. Он не выносил людей, фехтующих ниже своего ранга.
— Как только Шестые будут освобождены от их клятвы, я окажусь перед лицом тридцати девяти экзаменаторов. Ты растянешь войну на несколько недель для меня?
Требование было таким смешным, что Уолли захохотал, Ннанджи моментально обернулся к нему с улыбкой. Потом снова посмотрел в окно. Что-то еще гложет его?
— Шонсу!
— Да, Ннанджи.
Тишина.
Потом:
— Я не чувствую… Я хочу сказать…
— Ну так скажи.
Ннанджи набрал побольше воздуха и выпалил:
— Я знаю, что сбор может иметь только одного сеньора, брат, поэтому хочу пообещать тебе, что я не хочу… я имею в виду… Дьявольщина!., имею в виду, что ты знаешь гораздо больше, чем я…
На Ннанджи это не походило.
— Что ты пытаешься сказать? — неожиданно сурово потребовал Уолли, ломая голову над этой загадкой.
Ннанджи повернулся, сильно покраснев:
— Я буду верен! Настоящий лидер сбора — ты! Сейчас мы формально равны…
Богиня! Уолли не подумал. Ннанджи стал Седьмым. Он больше не подопечный Уолли. Он тоже лорд-сеньор. Формально равны! А что же будет, если они поспорят?
— Я никогда не сомневался в твоей верности, Ннанджи.
Тот кивнул. Снова тишина.
— Что-то еще тебя беспокоит? — спросил Уолли.
— Я вот подумал, зачем боги вообще это устроили, брат? Двух лордов-сеньоров? Не думаешь ли… — Он сжал губы и стал выглядеть еще несчастнее.
— Что ты можешь сменить меня?
Ннанджи снова кивнул:
— Ты позаботишься об этом, ладно?
— Верно, черт возьми!
— Отлично! — Былая улыбка снова вернулась на место. Разубежденный, Ннанджи усмехнулся и пошел к двери. По дороге ему попалось зеркало. Оно было очень маленьким, и ему пришлось глубоко заглянуть в него, вытянув шею, чтобы увидеть свой килт.
— Как я выгляжу в голубом, Шонсу?
— Очень глупо! Но содержание много важнее формы, ты делаешь работу Наиседьмейших.
Ннанджи хмыкнул и сильно скосил глаза.
— А мою заколку заметил? — На нем был огромный кусок голубого стекла, почти такой же большой, как носил Уолли, один из тех, что сделал для него Бог.
— У тебя не осталось самоцвета? — с надеждой спросил он.
— Нет.
— Жаль. Я бы поберег его, пока он тебе не понадобится… но и этот сгодится. Он похож на настоящий, правда?
Для слепых, может быть.
— Да, конечно. И он идет к твоим рыжим волосам. Заколка?
— Почему ты не носишь серебряную? — осторожно спросил Уолли.
Ннанджи бросил на него горький, странно смущенный взгляд.
— Голубой килт, по твоему мнению, уже достаточно плох, брат! Еще и грифон?
Правда — только этого не хватало.
— Кроме того, я обещал Арганари, что надену его, когда пойду на Вул. Я берегу его для этого.
Он улыбнулся немного увереннее, чем раньше, и исчез, не закрыв дверь.
А потом Икондорина сказал: «Мне нечему тебя больше учить. Иди и ищи свое королевство».
Уолли медленно поднялся на ноги. Третий появился в дверях, неся небольшой столик в одной руке, размахивая кастрюлей в другой. Запах жареного мяса распространился по комнате.
Вул?
Формально равны?
«…Правление его было самым блестящим и мудрым».
Мудрее и блестящее сбора?
Невозможно!
Это было не просто невозможно — это было смертельно.
Его предали! Обманули!
Второй раз за день Уолли показал характер Шонсу.
С ревом, который был слышен в окно, он оттолкнул воина с едой и бросился вон, сопровождаемый своим телохранителем.
Глава 7
Храм должен быть наитишайшим и наиспокойнейшим местом. Этот не был. Небольшая армия рабов выносила стекла и камни. Грохот и скрежет от этих работ эхом разносился по зданию, долетая до основания статуи.
Блестящий мозаичный пол перед дарами был уже почти очищен. На его широком пространстве затерялась худенькая фигурка жреца седьмого ранга. Он пришел сюда для медитации и молитвы, но задержался дольше, чем рассчитывал. Никаких особенных мыслей в голове у него не было — только глубокая тишина и покой заполняли его, кажется, все больше и больше. Боли утихли. Возможно, скоро он получит ответ на свои молитвы, свое отпущение. Он остался здесь, чувствуя, что ему нечего больше делать, нечего желать, нечего ждать, — он сделал все. Шонсу стал предводителем сбора, и что бы теперь ни случилось, Хонакура больше не потребуется.
Неожиданно он заметил, что голоден, это показалось ему забавным. Но его старое, изношенное тело не могло подняться без чужой помощи, а рядом никого не было. Он сел на пятки, озираясь вокруг, искренне развлекаясь сознанием собственной беспомощности. Конечно, недолгий пост ему не повредит…
Две фигуры появились в дверном проеме. Одна принадлежала жрецу, другая — огромному разъяренному воину. Жрец показывал в его сторону пальцем. На мгновение вид Богини перед ним закрыл голубой килт, на нем красовался белый грифон, любовно вышитый Джией.
Предисловий не было. Громоподобный голос сказал:
— Ты солгал мне!
Было очень трудно закинуть голову наверх, поэтому он так и остался сидеть, разглядывая вышивку Джии. Он ничего не ответил.
Еще громче:
— Ты солгал мне!
