Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
Декабрист лейтенант Штейнгель в своих воспоминаниях сообщает: «Двадцать семь лет я упражнялся и упражняюсь в беспрестанном чтении. Я читал Княжнина «Вадима», даже печатный экземпляр Радищева «Поездку в Москву», сочинения Фонвизина, Вольтера, Руссо, Гельвеция». Прочел лейтенант в рукописи и Грибоедова с Гоголем. Декабрист мичман Дивов успел прочесть Рейналя, де-Лольма, Вейсса и «Путешествие в Америку» Лафайета. Последнюю книгу он даже перевел на русский язык
Еще один декабрист капитан-лейтенант Петр Бестужев читал Рейналя, был также знаком с Радищевым и сочинением Фонвизина «О необходимости законов», из стихов он знал произведения Пушкина, Рылеева и князя Вяземского. Беляев 2-й много читал по греческой и римской истории, а из французских писателей Вольтера и Руссо. Некоторые морские офицеры даже привозили запрещенные книги из Англии и занимались распространением их, а декабрист Дмитрий Завалишин в своих воспоминаниях гордился тем, что ему первому удалось привезти в Казань список «Горе от ума».
Адмирал Николай Мордвинов, внимательно следивший за современной ему английской литературой, считал себя «учеником Смита и Бентама», читал Гомера на древнегреческом. Нет особой нужды говорить и об адмирале Шишкове, который вообще значился не только в ряду первых российских публицистов, реформаторов русского языка, известен, как составитель знаменитых прокламаций 1812 года, но и остался в истории как один из выдающихся деятелей Российской академии наук».
* * *
Однако было бы неправдой утверждать, что заядлыми книгочеями были повально все наши морские офицеры. Как всегда и везде хватало всяких и читающих, и не очень. Встречались даже и такие, кто даже гордился, что за службу не прочитал ни одной книги, но не они определяли общий уровень эрудиции наших морских офицеров. При этом во многих случаях старшим офицерам приходилось корректировать читательские интересы своих подчиненных, исходя из интересов службы.
Так, в 1827 году, незадолго до выхода из Кронштадта, обходя линейный корабль «Азов», его командир капитан 1-го ранга Лазарев зашел в выгородку над кубриком, где квартировали мичманы. А зайдя, остановился в изумлении — все свободное пространство выгородки было буквально завалено связками французских любовных романов.
— Кто у вас здесь охотник до этой дряни? — спросил сурово.
— Мичман Корнилов! — был робкий ответ.
— Вестовой! — не оборачиваясь, крикнул Лазарев. — Весь хлам за борт!
Сам же виновник был зван в капитанскую каюту после вечерних чаев.
— Вот что, Владимир Алексеевич, — подошел к замершему в дверном проеме мичману капитан «Азова». — На сем вашим фривольностям конец! Отныне станете читать лишь вот эти книжицы. От них и дури в голове не будет, а польза несомненная. С этого я и начну ваше воспитание!
На столе стопкой лежали толстенные тома навигации, морской практики и жизнеописания великих флотовождей.
Впоследствии мичман Корнилов станет начальником штаба Черноморского флота и героически погибнет в 1854 году на Малаховом кургане. Урок, преподанный Лазаревым, он запомнил на всю жизнь.
Что касается матросов, то о каких-то литературных вкусах говорить здесь сложно. Общий уровень грамотности был у них в общей массе весьма низок. Те, кто были грамотные, читали Евангелие, жития святых, сказки, да морской приключенческий бестселлер XVIII века «Приключения матроса Василия Кариатицкого». Уже в 30-х годах XIX века отставной лейтенант Владимир Даль напишет популярную брошюру «Матросские досуги» с популярным изложением нашей военно-морской истории, которая будет пользоваться большой популярностью у матросов вплоть до революции. Наиболее прогрессивные офицеры во время плаваний устраивали для своих матросов громкие читки популярных книг, которые всегда очень нравились матросам.
Из воспоминаний адмирала П. Давыдова: «На следующий день он (друг кадет. —В.Ш.) показал мне квартиру, в которую я тогда же хотел перебраться по 10 рублей в месяц: две комнаты — прихожая с черной печкой для вестового и другая для меня Хозяйка моя, которая была бедная Третьякова капитана вдова, дочери, из которых одна была уже невеста, а другая 10 лет, слыша, как я читал трагедии, декламируя, смотрели в щелку двери и, увидев мои движения, сочли меня сумасшедшим».
В целом офицеры и адмиралы российского парусного флота жили достаточно яркой и насыщенной культурной жизнью, интересуясь всем тем, чем интересовались передовые люди российского общества XVIII — XIX веков.
Глава шестая
ДУЭЛИ И ДРАКИ
На российском флоте, начиная с Петра Великого, всегда большое внимание уделялось товарищескому и интернациональному воспитанию моряков: «Офицеры и прочие, которые в его величества флоте служат, да любят друг друга верно, как христианину надлежит без разности, какой они веры или народа ни будут». Впрочем, истинно христианских добродетелей господа офицеры придерживались далеко не всегда.
Мало кто знает, но именно флотские офицеры привнесли в начале XVIII века в Россию новомодный европейский обычай — выяснять отношения между собой на пшатах и пистолетах по заранее определенным правилам, то есть дуэль. При этом все же зачастую выяснение отношений между поругавшимися, хотя и именовалось новомодной дуэлью, а по существу, никаким формализованным поединком не являлось, а представляло собой самую обыкновенную драку, а то и вовсе пьяную поножовщину.
Из письма Конона Зотова Петру I из Франции в 1717 году: «Господин маршал д'Эсгре призывал меня к себе и выговаривал мне о срамотных поступках наших гардемаринов в Тулоне: дерутся часто между собою и бранятся такою бранью, что последний человек здесь того не сделает. Того ради отобрали у них шпаги». Немногим позже новое письмо: «Гардемарин Глебов поколол шпагою гардемарина Барятинского и за то за арестом обретается. Господин вице-адмирал не знает, как их приказать содержать, ибо у них (французов) таких случаев никогда не бывает, хотя и колются, только честно, на поединках, лицом к лицу». Поскольку гардемарины не следовали ритуалу дуэли, французский вице-адмирал затруднялся решить, расценить ли это столкновение как дуэль или как обыкновенную потасовку. Надзиратель гардемаринов, Конон Зотов, пишет в своем письме Петру I: «У них (французов) таких случаев никогда не бывает, хотя и колются, только честно на поединках, лицом к лицу». Такие случаи среди офицеров зарождавшегося русского флота были достаточно типичными. Например, другое подобное столкновение, но уже в Неаполе, описывает Иван Неплюев. Оно произошло в 1718 году между двумя молодыми русскими дворянами, посланными в Италию изучать морское дело. В этом случае исход был трагический — один из соперников убит. Неплюев цитирует показания второго участника стычки: «Василия Самарина я, Алексей Арбузов, заколол по сей причине: пошли-де мы оба из трактира в третьем часу ночи, и Самарин звал меня в свою квартиру табаку курить, а на дворе схватил он меня за уши и, ударив кулаком в лоб, повалил под себя и потом зажал рот, дабы не кричал; а как его, Васильев, перст попался мне в рот, то я его кусал изо всей силы; а потом просил у Самарина, чтобы меня перестал бить и давить, понеже я перед ним ни в чем не виновен, на что мне Самарин ответствовал: «Нет, я тебя не выпущу, а убью до смерти». Почему я, Алексей, принужден был, лежа под ним, левою рукою вынуть мою шпагу и, взяв клинок возле конца, дал ему три раны, а потом и четвертую; почему он, Самарин, с меня свалился на сторону, отчего и шпага моя тогда переломилась; а я, вскочив и забыв на том месте парик и шляпу, побежал прочь, а потом для забрания сих вещей назад воротился и, увидев Самарина лежаща бездыханна, побежал на свою квартиру и пришел на оную, кафтан свой замывал и назавтра к балбиру (брадобрею. —В.Ш.) шпагу затачивать ходил».
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
