Я подошел со своими воинами и остановился позади бретонцев Родри и Брана. Толпа видела нас, но от Гвеноры и Гвинет меня все еще заслоняла импозантная фигура короля, который стоял, выражая всем своим существом торжество и триумф настоящего момента.
Я во все глаза глядел на принцесс. Гвинет казалась мне восхитительной, но печальной. Гвенора же, стоявшая рядом с ней, вся так и сияла счастьем: рядом с ней находился ее возлюбленный, будущий принц. Идвал усиленно кланялся королю, видимо, подсознательно ощущая превосходство старого Родри. Но я-то ясно читал все тайные мысли этого красавчика. На самом деле он, разумеется, полагал, что куда умнее и проницательнее Родри. А главное, он считал, что не имеет тех самых «слабых мест», которые всегда есть у человека благородного и честного. Все эти мысли так и змеились на его красивом лице, склонявшемся перед королем. Он явно представлял себя человеком будущего перед королем прошлого. И это совершенно отчетливо читалось в его черных глазах. Я хорошо знал своего врага, он же, напротив, совсем не знал меня. И потому час его был близок.
Королевские особы сели на высокие троны, над которыми развевались флаги с дикими вепрями Гвента и драконами Кимра.
Король начал представлять своих союзников.
Первым он представил Брана, который со своей неповоротливой грубоватостью, совершенно не подходящей для столь изысканного момента, неуклюже поклонился, преклонил колено перед королем и принцессами и отошел, пятясь назад, чтобы не поворачиваться к ним спиной. Он постарался сделать все это как можно быстрее, чтобы не затягивать непривычную для него церемонию. Бран, человек прямой и решительный, был создан для битв, а не для дворцовых ритуалов.
Когда же представят меня? Я не мог дождаться. Неужели меня представят вместе с Оуеном? Что ж, так, наверное, и должно быть, ведь мы с ним настоящие друзья, братья по сражениям, всегда охраняющие друг друга и никогда не расстающиеся.
От этих сумбурных мыслей меня оторвал голос короля, который действительно назвал имя Оуена, но… меня он не назвал при этом. Так значит, он тоже решил приготовить племянницам сюрприз! И я буду представлен просто как один из вождей союзных племен, без имени.
Тут Оуен подмигнул мне, и мы вместе сделали шаг вперед, к тронам. Я искоса посмотрел на Гвинет и увидел, как нервно она вздрогнула, заметив на мне одеяния, подаренные когда-то своему возлюбленному. Но на мне был низко опущенный шлем, и, кроме того, годы сражений значительно изменили мой облик, не говоря уже о том, что Родри представил меня вместе с вождями бретонцев.
Я видел ее смущение и замешательство и наглую улыбку Идвала, который, наклонившись к Родри, о чем-то спросил его. Как потом король рассказывал мне, тот спросил, откуда этот бретонец взял такие роскошные одежды.
И вот, наконец, я оказался непосредственно в центре внимания короля, принцесс и Идвала. И тут Оуен, притворно разыгрывая ярость, вдруг сурово обратился ко мне:
— Представляться принцессам в низко надвинутом на глаза шлеме — это дурной тон, невежа!
Должно быть, я и вправду очень изменился, поскольку на лице Идвала продолжала играть все та же нагловатая улыбка.
Но в следующее мгновение я резким движением снял шлем и…
— Энгус!!! — сразу же закричала Гвинет.
О, как рванулась она ко мне, как вились по ветру ее тонкие одежды, как мы слились с ней в страстном объятии!
Затем я открыл глаза и увидел, как улыбается довольный Оуен, а вместе с ним и счастливый король Родри.
Я крепко поцеловал Гвинет и только после этого обратил взгляд на Идвала, этого подонка, который все еще стоял как громом пораженный.
— Что, Идвал, подлая змея? Что ты скажешь, если я сейчас сотру эту глупую ухмылку с твоего лица, а?
Я говорил тихо, но мои слова явственно разносились над толпой.
Король быстро привлек к себе Гвенору, и Идвал правильно расценил этот жест как нежелание короля видеть его здесь в такой час.
— Пусть справедливость исполнится немедленно! — воскликнул король, и я видел, как он стиснул руку племянницы и посмотрел на нее долгим любящим взглядом, ибо она была в отчаянии. Но вот, прошептав что-то ей на ухо, король отпустил ее.
— Ну что, обделался, принц? — со свойственной ему грубой прямотой спросил Оуен.
Охрана Гвеноры расступилась, и я подошел к Идвалу ближе.
— Это Энгус МакЛахлан, вождь пиктов и скоттов, наш преданный союзник! — громко объявил король. — Подойди сюда, Энгус!
Гвенора хотела что-то сказать, но ее прервал дрожащий голос Идвала:
— Нет, это никакой не союзник, это подлый норманнский предатель! Он связан с норманнами! Пикейщики, к бою! — приказал он воинам Кайр Гвента, которыми по-прежнему командовал.
— Никому не двигаться с места! — в следующее же мгновение властно крикнул король, отчего все замерли, как неживые.
— Да, доблестные воины! Я тоже приказываю всем стоять на месте! — подхватила Гвинет.
— Гвенора! — взмолился Идвал.
— Что это ты, неужели вдруг решил спрятаться за женскую юбку? — мстительно крикнул я, указывая на него пальцем. — Ты же у нас известный победитель! А потому я, Энгус МакЛахлан, вызываю тебя на бой на арене Кайр Лиона!
— Быстро же ты забыл свое поражение, норманн! Неужто ты и вправду захотел умереть как можно скорее? — сразу же воспрянул духом Идвал и еще издевался надо мной, будучи уверен в своем превосходстве.
— В Кайр Лион! — взревел я.
— Кайр Лион! Да ты сдохнешь там, норманнский пес! На этот раз я тебя не пощажу! — И он церемонно склонил голову.
— Да будет так! — подытожил король. — Завтра мы решим этот спор на арене Кайр Лиона.
Я не хочу надолго откладывать окончание этой истории и могу сказать, что, когда на следующий день выезжал в Кайр Лион, чтобы снова встретиться там с Идвалом на арене, у меня возникло странное ощущение, вскоре вылившееся в отчетливое понимание того, что правда всегда всплывает из любой глубины, и справедливость всегда так или иначе торжествует. Теперь все было на моей стороне: симпатии короля, защита войска, опыт владения оружием. А эта падаль, по чьей милости я так долго был рабом, стояла передо мной, галантно и презрительно улыбаясь. И только Гвенора, бедная Гвенора, прежде такая гордая, теперь выглядела совершенно несчастной. Она стояла, едва держась на ногах, опираясь на плечо короля и не отпуская его руки.
Перед началом поединка Оуен заговорщицки подмигнул мне, и я решил устроить из предстоящего боя истинную забаву. Сначала позволил себе одним из приемов, которым научил меня Оуен, отсечь своему противнику руку, а потом, играючи, раздробил ему голову топором, поскольку выбрал двойное оружие, — в одной руке меч, а в другой топор, отказавшись от щита. И вот этот пес мертв, арена умолкла в ужасе, и только мои пикты и скотты ревели от восторга. Впрочем, король тоже выказал удовлетворение тем, что такая гадина перестала, наконец, отравлять его королевство. Гвенора впала в отчаяние, зато Гвинет открыто гордилась мной. Она гордилась конечно же не тем, что я убил этого негодяя, а тем, что благодаря мне восторжествовала справедливость. Это, впрочем, не мешало ей сочувствовать сестре, которую она очень любила и за слепоту которой так переживала. Гвинет долго боялась за последствия этого союза Гвеноры, особенно в последнее время, когда узнала о его коварных замыслах. К тому же такой петух, как Идвал, никогда бы не удовлетворился одной женщиной…
