Я вернулся назад, где стоял мой конь. Он уже немного отошёл от скачки, но скакать на нём — безумие, у него от напряжения ноги дрожали. И бросить на дороге нельзя — замёрзнет. Жалко животину — он мне от татей уйти помог.
Я снял с седла и перегрузил мешок с деньгами на трофейного коня, взял поводья от моего в руку и уселся на лошадь. Надо ехать назад, в Великие Луки. Дать отдохнуть коню, рану осмотреть да перевязать. Так и сделал.
Время было послеобеденное, когда я снова въехал в город, который оставил утром. Вернулся на тот же постоялый двор, с трудом слез с коня — рукав тулупа уже набух от крови, и рука болела. Мальчишка-слуга, принимавший лошадь, сильно удивился.
— Барин, ты же уезжал на вот этой — заводной! А вернулся на коне Петрухи.
— Кто такой этот Петруха? — удивился и насторожился я.
— Дружбан хозяина. Пирует тут часто с сотоварищами.
— Ты не ошибаешься?
— Да что я — слепой? Я коня этого — Орликом его кличут — в неделю по два раза рассёдлываю.
Паренёк погладил коня по морде и повёл в стойло. Занятно! Выходит, хозяин знает этого Петруху, убитого мною несколько часов назад. Не попал ли я из огня да в полымя? Может — хозяин навёл их на меня, да у них тут самое гадючье гнездо? Я даже подумать не мог, всю дорогу перебирал — кто же на меня натравил эту свору? На Кривого Евстрата думал, на немца Дитриха, на старшего обозного Михаила, но на хозяина постоялого двора даже подозрения не пало. Гадёныш! Таких давить надо! Вот только не сейчас, надо себя в порядок привести.
Я снял с трофейного Орлика мешок, вошёл в трапезную. Стоявший за стойкой хозяин, завидев меня, остолбенел и лишился дара речи.
— Комната свободная есть ли?
Хозяин пришёл в себя и, стараясь скрыть растерянность, отвернулся, протирая полотенцем и без того чистые кружки.
— Хозяин, оглох, что ли? Разве так гостей встречают?
Хозяин успел взять себя в руки и повернулся с улыбкой на губах, однако глаза бегали. Точно, замешан он. Не знаю, каким боком, какова его роль, но замешан — точно.
— Ты же в Псков уехал, — делано удивился хозяин.
— Вернуться пришлось — еле ноги от банды унёс, — сокрушённо сказал я.
— Пронька! Проводи гостя в комнату! — заорал хозяин дурным голосом.
Вынырнувший из какого-то закутка мальчишка схватил ключ и отвёл меня в комнату. Здесь, как и везде — лавка, топчан с постелью поверх, стол да вешалка на стене. Вот и вся немудрящая обстановка.
Я дал пареньку полушку чаевых, попросил тряпиц чистых да воды. Снял тулуп. Рукав рубашки пропитался кровью, уже успевшей подсохнуть.
Паренёк принёс воду, чистые тряпицы. Обмыв рану, я перевязал её. Благо бросок был неточным, да тулуп смягчил удар. Угодил бы в шею — лежал бы сейчас в том поле я, а не он. Нечего его жалеть — он захотел моих денег, покушался на мою жизнь — а потерял свою. Всё справедливо!
Я запер изнутри дверь. Уж больно запор хлипковат, не выдержит, если снаружи плечом хорошо саданут. Я перезарядил пистолет. Выручил он меня сегодня, можно сказать — жизнь спас. Три сабли против одной — это много, да ещё и арбалет. Окружили бы, стрельнули в грудь или живот, и сабля бы не помогла. Поторопился Петруха — раньше времени выстрелил вдогон, побоялся, что деньги уйдут.
Я улёгся на постель, как был — в рубахе и портках, только сапоги стянул — пусть ноги отогреются. В комнате было тепло, и я уложил портянки на печь. Одним боком она была в моей комнате, другим — в соседнем номере, а топилась из коридора. Саблю уложил рядом, пистолет — под рукой.
Я уже проваливался в сон, когда в дверь постучали. Мальчишеский голос спросил:
— Воду убрать можно?
— Завтра уберёшь, — подосадовал я.
— Покушать принести? — снова спросил слуга.
Что-то он слишком настойчиво хочет попасть в
комнату. Я поднялся с постели, подкрался к двери и приложил ухо. В коридоре слышался шёпот. Не иначе — хозяин пожаловал, а открыть дверь хочет с помощью мальчишки-слуги.
— Не надо ничего, спать хочу — не мешай, — крикнул я.
Улёгся снова. В голове билась мысль — надо было сразу уезжать, как только мальчишка узнал коня Петрухи. Теперь у хозяина есть время людей верных собрать. А уехал бы сразу на другой постоялый двор — и переночевал бы спокойно. Однако ночь спокойной точно не будет. Через окно разве вылезти? Да неловок я с раненой рукой, а ещё и мешок с деньгами тащить надо. Не оставлять же его хозяину! Ну — сколько людей он может привезти? Двух-трёх, не больше — не полк же головорезов у него. И сделать всё постарается тихо, чтобы не побеспокоить других постояльцев. Шума он точно побоится, стало быть, моя задача, если нападут — шуметь погромче. Пистолет в самый раз будет, и стрелять надо не в хозяина — на опытного бойца он не похож, а в тех, кого он приведёт.
За окном стемнело. Я незаметно погрузился в сон, но как только у двери снова послышалась возня, проснулся сразу. Взвёл курок, поднялся с постели и залез под стол. Если ворвутся, то кинутся к постели.
С той стороны, из коридора, просунули нож и отбросили крючок.
Я поднял пистолет. Ничего не происходило.
Вдруг дверь резко распахнулась, и ворвались двое. Один прыжком преодолел расстояние до постели и ударил по ней топором. Я направил пистолет ему в спину и выстрелил. В маленькой комнате выстрел просто оглушил.
Я выкатился из-под стола и из положения лёжа ударил второго саблей по ногам. Лучше бы в грудь уколоть, но, лёжа на полу, его не достать.
Грохнулись на пол оба. Один — уже мёртвым, второй орал, как раненый медведь. Я вонзил ему саблю в грудь и провернул. Бандит дёрнулся и затих.
В коридоре захлопали двери, высыпали разбуженные постояльцы.
— Что случилось?
Я вышел в коридор.
— На меня напали. Хозяин здесь?
— Здесь я! — Из-за толпы постояльцев вышел хозяин. Что-то он бледноват. Я обратился к постояльцам:
— Позовите кто-нибудь городскую стражу.
Подхватился маленький щуплый мужичок.
— Сейчас, я мигом обернусь.
Хозяин как-то тихонько, бочком стал передвигаться по коридору к выходу. Конечно, у него могли быть свои дела, но мне это показалось подозрительным. Я решительно подошёл к нему, тряхнул за грудки.
— Постой здесь, пока стража не придёт.
— Пошто задерживаешь? Дела у меня.
— Вот стража придёт, разберётся — тогда и иди, куда хочешь.
Вскоре заявился мужичок с тремя стражниками — старшим, пожилого возраста, и двумя юнцами с едва пробивающейся растительностью на лице.
Старший, явно для того, чтобы все поняли, кто здесь главный, грозно рыкнул:
— Тихо! Что случилось?
