Он ощущал беспорядочные отголоски всевозможных вселенных, движущихся через спектр потенциала: от определенности и вероятности до невероятности и невозможности. Он видел вселенные: и те, которые существовали, и те, которые не могли возникнуть — не успев сформироваться, они исчезали, не имея ни малейшего шанса, как нет его у обреченной материи, устремляющейся в гравитационный колодец черной дыры.
Но вот и этот бесконечный синий цвет пустоты начал бледнеть — его прекрасный свет понемногу затухал и погас вконец.
Вместо него появился ужас.
Виктору казалось, что он плывет в центре огромной сферы, образованной искривляющейся, зловонной, омерзительной темнотой. На границах этой сферы миллионы тел разнообразных форм извивались, ползали, метались и рвались. Они были повсюду, по всем направлениям. От них нельзя было скрыться.
Он хотел закричать, а может, и закричал — он не мог понять, настолько сильны были омерзение и ужас, разрывавшие его мозг и доводящие его до безумного отчаяния.
Сфера смыкалась вокруг него, сужая свои стенки, и тела становились ближе и ближе. Темнота сладострастно трепетала, словно чувствовала его беспомощность.
Сфера продолжала смыкаться — или это расширялось его сознание? Он перестал что-либо понимать. Он знал лишь, что расстояние между ним и ужасом, обступавшим его со всех сторон, стремительно уменьшается.
До него вдруг донеслись крики людей, и он понял, что это кричат Вероника, Алиса, Вадим, Прокопий и он сам.
А потом ему показалось, что стенки сферы обхватили его вплотную и прошли сквозь него. Но боли не было, и взрыва мозга, которого он ожидал, тоже не случилось. Однако что-то изменилось — он чувствовал перемену в своем сознании, глубокую и колоссальную перемену.
Ощутимая враждебность существ, которые извивались и корчились на границах шара, исчезла — в них не было больше ни мерзости, ни ненависти, ни жадной дрожи, ни безумных вспышек агрессии. Даже внешне они неузнаваемо изменились. Виктор все еще чувствовал присутствие сферы, но теперь она расширилась до необъятного космоса, который мог бы вместить в себя миллиарды вселенных.
Существа по-прежнему были на поверхности сферы — на безмерно далеком расстоянии, но он осознавал, что они там, словно расстояние не имело никакого значения. Он воспринимал их новым сознанием, изменившимся вместе с пространством, в котором он теперь находился. И эти существа были прекрасны в своем совершенстве.
И Виктор заплакал.
Он плакал о каждом живом существе в своей вселенной, о хаосе, первоначально принятом за упорядоченность, о гармонии, которую всегда искали, но никогда не находили, потому что она была иллюзией и не могла существовать. В первый раз он так остро и невыносимо осознал всю хрупкость материи, которая составляла его существо, ее катастрофическую непредсказуемость, отчаянное перекручивание суперструн и печальную музыку реальности, которую они играли.
А потом это видение исчезло, и он снова стоял в странной угловатой комнате, глядя на плавающий в ее центре предмет, который переливался невероятных цветов гранями и лучами. Его тошнило, он смутно видел, что Вероника, Алиса и Вадим упали на пол и что Прокопий попытался подойти к нему, но не устоял и упал на колени.
Ноги Виктора тоже подкосились, и, падая навзничь, он успел заметить, как в комнату вошел кто-то, отдаленно напоминавший человека, но не человек. Существо было высокого роста и очень тонкое и двигалось медленно и размеренно на своих невероятно тонких и длинных ногах. Увидев его лицо, Виктор хотел закричать, но крика не получилось — страшная слабость и тошнота вконец лишили его сил.
Лицо существа было безобразно вытянуто и больше напоминало морду животного — возможно, лошади или собаки. Цвет его кожи был красно-коричневый, а само оно было практически голым, если не считать каких-то лохмотьев на плечах. Волосы были редкими, серебристо-белыми. Глаза… глаза были человеческими, но совершенно неуместными на этом лице, как у рыси, которую они встретили в лесу, убегая от ртутного озера.
Существо останавливалось и осматривало каждого из них по очереди, но Виктор не мог пошевелиться, не мог даже попытаться отползти. Он покосился на Нику, которая, загипнотизированная ужасом, не сводила глаз с этого существа.
Когда оно подошло к нему, он смог лучше рассмотреть свисавшие с его плеч тряпки. Это были грязные обрывки лабораторного халата с бейджем, на котором была напечатана фамилия.
Фамилия была СОЛОВЬЕВ.
И прежде чем окончательно потерять сознание, Виктор все же нашел в себе силы закричать.
Глава двадцать первая
Открыв глаза, он сразу понял, что уже не находится в комнате со странноугольной, немыслимо переливающейся антипризмой. Тошнота слегка отступила, но он все еще чувствовал ужасную слабость, так что не мог двигаться. Он лежал на чем-то мягком, скорее всего на кровати. Перед собой он видел лишь белый потолок с голой мигающей лампочкой, висевшей прямо над ним. Он открыл рот, чтобы сказать что-нибудь, но звука не было. В горле так пересохло, что он некоторое время лежал, собирая слюну.
Когда ему наконец удалось проглотить сухой комок, он вымученно произнес:
— Где я?
Откуда-то слева до него донесся голос, мало похожий на человеческий, словно у говорившего были повреждены или каким-то образом изменены связки: глубокий и скрипучий с прищелкиванием, как будто в горле было что-то порвано.
Голос поскрежетал:
— Вы в больничном изоляторе станции зоны № 3.
Виктор покосился в сторону, откуда шел голос, и к нему вернулся прежний страх, от которого он снова чуть не закричал.
Он крепко зажмурился и невероятным усилием воли подавил приступ паники.
— Как я сюда попал? — прошептал он.
— Станция зоны № 3 теперь является частью инсталляции.
— Почему?
— Инсталляция захотела более детально ее исследовать. Она часть инсталляции уже много лет.
— Кто… кто вы?
— Я доктор Антон Соловьев, номинально управляю станцией.
— Проект «Сварог»?
— Да.
Виктор почувствовал движение вне поля зрения и набрался смелости посмотреть в ту сторону. Перед глазами предстала удлиненная лошадиная голова, и он снова почувствовал, как из груди рвется крик.
— Пожалуйста, не бойтесь.
— Вы Соловьев?
— Да.
— Боже мой, что же с вами произошло?
Узкий рот растянулся — видимо, это была попытка улыбнуться.
— Слишком долго пробыл в инсталляции… слишком долго без других людей… слишком долго в других местах. Все это меня изменило.
— Где остальные?
— Остальные?
— Люди, с которыми я сюда пришел.
