По поднял голову, встретился глазами с Хейсом и не мог оторваться от его сверлящего взгляда. На какое-то мгновение он забеспокоился. Они смотрели друг другу в глаза, и поэт вдруг испытал неуютное чувство, вспомнив, что недавно тетушка говорила ему о визите сыщика. Но гость тяжело опустился на диванчик, и Эдгар снова погрузился в чтение. Длинный свиток продолжал разворачиваться в его руках, и все снова было под контролем. Писатель внутренне улыбнулся самому себе, предвкушая вечность в этих тщательно подобранных словах о черной птице.
Теперь, возвращаясь в гостиную после своей тревожной беседы с главным констеблем и заметно нервничая, литератор вошел в комнату и остановился на пороге с мертвенно-бледным лицом, глядя, как его дорогая тетушка хлопочет, помогая миссис Бреннан прибраться после чая с пирогами, поскольку близился час обеда.
С его появлением приятная светская беседа прекратилась. Сисси, сидевшая в кресле под вязаным пледом, пытаясь укрыться от своего внутреннего озноба, протянула к нему трясущиеся руки, знаком подзывая своего Эдгара.
Он тут же покорно подошел к жене.
— Что случилось, дорогой?
Возле рта она держала белый платок — разумеется, не шелковый, а хлопковый, много раз штопанный, однако такой аккуратный, что создавалось впечатление, будто он совершенно новый.
По сел рядом с Вирджинией на обитый парчой диван. Миссис Клемм присоединилась к ним. Две его женщины, его защитницы теперь занимали свои привычные места, сжимая руки поэта в своих: Мадди — левую, Сисси — правую. Сисси поглаживала нежные волоски на тыльной стороне ладони мужа и восторгалась его длинными чувствительными пальцами. Мадди похлопывала его по другой руке: обнадеживающе, с любовью, преданно.
— Все в порядке, Эдди, — сказала она. — Все будет хорошо. Давай успокойся. Ты весь кипишь. Все скоро встанет на свои места. Этот ужасный человек ушел?
По несколько секунд разглядывал ее, прежде чем ответить.
— Нет, не ушел, — проговорил он наконец. — Боюсь, он останется здесь. И констебль вовсе не ужасный, тетушка.
Во взгляде миссис Клемм выразилась тревога, но она сумела взять себя в руки.
— Не волнуйся, малыш. Это тоже пройдет. Просто твои магнитные поля сейчас работают не так, как нужно. Так что же этот вовсе не ужасный человек хочет от нас?
Не покидая дивана, По вдруг стремительно отодвинулся от Мадди, вырвал руку у жены, обхватил голову локтями и стал что-то бормотать про себя, раскачиваясь вперед-назад, а потом попросил у миссис Бреннан соли, чтобы снять жуткую боль, стучащую внутри черепа.
Глава 59
По ухаживает за своей умирающей женой
Хозяйка приготовила на ужин ножки только что зарезанного ягненка и вареную картошку. Главного констебля любезно пригласили к столу.
Сыщик ел немного и время от времени ненавязчиво разглядывал По.
Со своей больной женой поэт вел себя безупречно, стараясь угодить всем ее прихотям.
Сисси, в свою очередь, выглядела очень нежным созданием, на ее бледном лице лихорадочно блестели воспаленные глаза, тревожный взгляд казался почти потусторонним.
После плотного, хотя и простого, ужина Эдгар попросил жену спеть. Он хлопнул в ладоши, чтобы привлечь внимание собравшихся, и объявил, что Вирджиния споет в честь гостя, главного констебля нью-йоркской полиции. Молодая женщина, пошатываясь, встала.
Хейс сразу же стал протестовать, говоря, что его вовсе не нужно развлекать.
— Сядьте, дитя мое, сядьте, — попросил детектив. Он даже готов был вызваться спеть сам. Ведь, как часто с любовью говорила Ольга, голос отца был лишь плох, но не безнадежен.
Но прежде чем он начал исполнять свою любимую «Пьяную балладу для одноглазого Рейли» или восхитительную «Свинку вдовы Макгиннис», Марта Бреннан, старшая из хорошеньких дочерей хозяйки, вскочила из-за стола и с готовностью вызвалась спеть.
Сисси не собиралась уступать. Несмотря на болезнь, она сделала несколько неуверенных шагов к буфету, взяла концертино, искоса бросив взгляд на свою соперницу, пытавшуюся украсть у нее расположение мужа: эта здоровая, крепкая, жизнерадостная девушка была на четыре года моложе.
Хейс не мог не отметить, что у миссис По поразительная внешность: круглое лицо с пухлыми губами; лоб, пожалуй, слишком высокий и широкий, для того чтобы быть красивым; большие темные глаза; волосы, черные как вороново крыло, так резко контрастировавшие с белой, прозрачной, почти бесцветной кожей.
На ней было простое белое платье. Вирджиния вышла на середину комнаты и с гордостью объявила:
— Любимая песня моего мужа.
Она начала исполнять балладу «Склонись, отдохни у меня на груди» очень высоким голосом — с руладами, походившими на птичьи трели, — и ее манера пения так странно подействовала на слух сыщика, что почти причинила боль. Тем не менее главный констебль, конечно же, сидел неподвижно, восхищаясь удивительным диапазоном голоса молодой женщины.
На то и любовь, что вовек не пройдет,
Будь горе иль счастье, позор иль почет!
Виновен ты пусть — твой удел разделю,
Каков бы ни был — тебя я люблю.[22]
От усилий кровь начала приливать к ее лицу. Если раньше миссис По казалась призраком, то теперь она стала преображаться, кожа приобрела неестественно красный цвет.
Пугающе красный.
По правде сказать, Хейс впервые в жизни видел, чтобы у человека так стремительно и радикально изменился цвет лица.
Когда женщина дошла до второго припева, начинавшегося: «Склонись, отдохни у меня на груди, мой израненный, бедный…» — было очевидно, что сейчас произойдет что-то страшное. Сисси поперхнулась. Глаза у нее дико расширились, и поток густой крови неожиданно с силой хлынул изо рта. Певица застонала и рухнула на пол.
Все вскочили на ноги.
— У нее лопнул кровеносный сосуд! — закричал По, беспомощно глядя на сыщика. — Левый висок, — проговорил он сквозь рыдания. — Господи, разве вы не видите?
Констебль бросился к несчастной женщине, оттолкнув с дороги растерявшегося мужа, и начал массировать ей висок, а потом зажал то место, в котором, по словам Эдгара, случился разрыв. Испуганная Вирджиния была в сознании. Она на мгновение подняла глаза на Хейса, пробормотала, что его усилия приносят ей облегчение, но кожа бедняжки казалась столь прозрачной, что сквозь тонкую плоть было почти видно, как кровь течет по венам, без остановки выливаясь из разорванного сосуда.
Главный констебль, чуть ли не с благоговением склонившийся над женой поэта, продолжал свою работу, а По со слезами на глазах признался, что нечто подобное уже случалось прежде. Он в смятении объяснил, что высокие трели, выводимые с такой тщательностью, давались Сисси ценой огромных трудов и были способны свалить ее с ног.
