Ванна помогла унять физическую боль и расслабиться, но не изменила состояние души. Сегодня, позволив себе столь вольное поведение с шефом, она сожгла все мосты. В том числе и мосты Гарри. Кейт надела фланелевую ночную рубашку и на цыпочках пошла назад в свою комнату.
Вздохнув, она вошла в комнату.
В окна проникал отблеск ночного светила. Гарри сидел на подлокотнике кресла. В одетой на нем пижаме Кейт узнала пижаму своего отца. Он выглядел сонным, волосы взъерошены.
— Нет. Только задал кое-какие вопросы и отпустил.
— Хорошо.
Она остановилась. Знала, что не уйдет от ответа на самый животрепещущий вопрос.
— А он?.. Ну…
— Я сказала, что до утра ты останешься у меня и что я сама отвезу тебя в школу. Где ты проведешь весь день, а вечером придешь в музей. Все как обычно. Все нормально, — добавила она, пытаясь сделать вид, что ничего особенного не происходит.
Однако дела обстояли далеко не так, и она до смерти боялась рассказать Гарри, что на самом деле произошло между ней и шефом. Завтра наступит скоро. Может он хотя бы одну ночь провести там, где его любят?
Глава двадцать первая
Наутро Кейт и Гарри с заспанными глазами приехали к школе. Одежда и угрюмое выражение лица с вечера у него не изменились.
Она знала, что Гарри до сих пор переживал после того, как шеф выместил на нем свой гнев, тревожился о будущем и смущался, потому что Кейт видела, как он плакал.
Кейт чувствовала себя как рыба, вынутая из воды. Однако она подозревала, что пареньку необходима жесткая рука, по крайней мере до той поры, пока она не решит, что с ним делать дальше.
— Будь в школе, — приказным тоном велела она, останавливая «матрикс» на круговом проезде перед школой «Гранвилль вэлли». — Не вздумай отлынивать от занятий или сбегать с уроков, после школы садись на автобус.
Гарри коротко и непокорно кивнул и открыл дверцу машины.
Кейт следила, как мальчик тяжело тащится по тротуару ко входу в здание с опущенными плечами, словно бы на них покоился весь мир. Наверное, так и было — минимум собственный мир, без сомнений, отягощал его.
Несправедливо, что на Гарри свалилось столько бед. Даже собственное детство показалось ей раем. У нее ведь были любящие родители, которые до поры до времени защищали ее от жестокого мира. А когда умерла мама, остались отец, Пру и профессор.
Она надеялась, что шеф пойдет по стопам профессора. Но теперь становилось очевидно, что тот не хочет никакой ответственности. Как он может не любить Гарри?
Всех бросает. И Гарри, и ее. Глупо об этом думать. Мало того что она не сделала ничего, чтобы помочь ему остаться в городе, так еще и Гарри теперь настроен против него по ее вине. Еще одна претензия, которую можно предъявить к себе.
Оставляя работу в институте, Кейт и предположить не могла, что жизнь во внешнем мире требует таких эмоциональных затрат и до такой степени нестабильна.
Ей хотелось выпить кофе, но она боялась заглядывать к Райетт, опасаясь, что по городу уже разнесли весть о ее ссоре с шефом.
На ступенях лестницы, ведущей к музею, в ожидании ее сидел Тони. Она едва не позабыла о нем.
Он поднялся и смотрел, как она нехотя топает к входу.
— Ого, вот так «фонарь».
«И это только вершина айсберга», — подумала Кейт, вымучила улыбку, и у нее заболела щека.
— Заходи. Сейчас приготовлю кофе.
Она провела его по коридору на кухню. Ал в ожидании сидел на полу, зная, что через некоторое время здесь появится его миска с едой.
Он оглядел Тони, потом поднялся и прошагал по линолеуму, чтобы проделать «восьмерки» вокруг его ног.
Тони присел на корточки, чтобы взять его на руки, что Ал великодушно и позволил ему сделать.
— Весит целую тонну.
— Мы сажали его на диету. Давали какой-то ужасно дорогущий сухой корм, который походил на куски нарезанной картонной коробки. Он его ненавидел и всякий раз всем своим видом это показывал. У него так славно получается подлизываться и клянчить, что наша диета пошла прахом.
Кейт достала миску, суповую тарелку с рисунком ивы в японском стиле, и поставила на пол. Ал издал одобрительное «мяу» и вырвался из рук Тони.
Тони подошел к окну, пока Кейт наливала кофе в кофеварку.
— Это лабиринт?
— Да, — отозвалась Кейт. — Он совсем зарос, когда я только приехала. Но мы его подчистили, и теперь его облюбовали дети и взрослые.
Тони улыбнулся. И она поняла, что он никогда не обидел бы ее.
Тони повернулся спиной к окну и медленно оглядел кухню. Кейт было неловко, потому что она знала: помещение до крайности обветшало. Работы в музее оставалось невпроворот, однако они исчерпали свой лимит средств и теперь, к большому сожалению, остались без реставрации.
— Великолепная кухня. У моей бабушки была такая же. Обожаю этот музей.
Кейт разделяла его вкусы, но вот кухня остро нуждалась в экстренной заботе умелых рук.
Когда кофе был готов, Кейт поставила на стол пару чашек. Тони сел, стал сосредоточенно смотреть на свою чашку и кончиками пальцев крутить ее по часовой стрелке.
— Джинни Сью уже вышла на работу?
— Да. Думала взять еще выходной, но я не хотел, чтобы она рисковала работой из-за меня. Она просила извиниться за вчерашнее, поскольку пока не может прийти и извиниться сама. Джинни Сью знает, что вчера позволила себе слишком много.
— Ерунда.
Наступила пауза. Кейт пила кофе и ждала. Почему бы ему просто не перейти к делу?
Она пыталась придумать, как вывести его на чистую воду, когда он спросил:
— Ты счастлива?
Кейт едва не уронила чашку. Она ожидала чего угодно, только не того, что Тони заговорит на такую тему.
— В общем, да. Наверное. То есть я теперь занимаюсь совсем не тем, чем раньше, но… — Она пожала плечами. — Я дома.
— А я вырос в Вестчестере. Это в Нью-Йорке, — добавил он.
— Я знаю, где это.
— Не довелось мне устроить посиделки на нашей кухне. Забегал только время от времени — проведать бабушку.
— Тони, может быть, ты сразу скажешь то, что хочешь сказать?
Тони обхватил чашку обеими руками и взглянул на нее из-под своих длинных темных ресниц. Женщин такие бы не украсили, а вот Тони они придавали весьма привлекательный вид.
— Это так заметно?
— Другими словами, так заметно, что даже Кейт, чокнутая математичка, уловила? Если хочешь.
