— Мы просто пытаемся отследить его передвижения по кварталу.
— Потому что хотите снять с крючка своего парня?
Он вздохнул.
— Простите, Джо. Вы считаете, будто мы пришли сюда, чтобы с вами спорить. Но это не так. Наш сотрудник хочет извиниться перед вами после того, как закончится срок его наказания.
Я вздохнул и откинулся на стуле, сложив руки на груди и одарив его недоверчивой улыбкой.
— Ради Бога, не надо морочить мне голову.
— Я серьезно. Он хочет извиниться. Ему будет полезно с вами поговорить. Что вы думаете?
Я ослепительно улыбнулся сначала ему, потом Стразерсу. Кривой, фальшивой улыбкой.
— А вы как считаете? Вы что, действительно думали, что я соглашусь?
Дансо засунул палец за воротник, он явно чувствовал себя неловко.
— Да. Мы так и думали. — Он искоса взглянул на Стразерса. — Мы и не думали, что он обрадуется. Ведь так?
— Так.
— Ладно, — сказал Дансо. — Я не собираюсь давить…
— Я говорю серьезно. Я не собираюсь с ним разговаривать. Я не хочу слышать его хныканье о том, как трудно было заметить Дава в этом поселке.
— Мы не поэтому размышляем о передвижениях Дава.
— Тогда почему? — Я опустил руки и принялся их разглядывать, чувствуя, как во мне закипает гнев. — Какая еще может быть причина для того, чтобы знать, где именно он ездил по этому гребаному поселку, чтобы ввести мою жену в эту гребаную кому?
— Потому что, — вмешался Стразерс, лицо которого слегка покраснело, — мы хотим знать, откуда он отправил вот это. — Он достал из портфеля коричневый конверт и положил его на стол. — Вот почему.
Наступило молчание. Мы с Анджелиной пристально смотрели на конверт.
— Он как следует почистил дом, — раздраженно сказал Дансо. — Я ведь вам говорил — он ничего там не оставил, совсем ничего. До этого мы даже не могли связать его с этим районом. Это единственный вещдок, который у нас есть. — Открыв конверт, Дансо достал оттуда содержимое, которое состояло из двух черно-белых фотографий и крафтового конверта — все в запечатанных пластмассовых файлах. — Отправлено по почте из поселка за некоторое время до трехчасовой выемки в тот день, когда он напал на Лекси. Если мы правильно понимаем, все идет как надо.
— Все идет как надо?
— Все. — Он посмотрел на меня, потом на Анджелину, потом снова на меня. — Это предсмертная записка. Он сообщает нам, когда собирается совершить самоубийство.
8
На конверте не было штемпеля. Он был адресован Дансо в Обане и содержал две фотографии Малачи Дава, исчезнувшие из его кабинета на острове Свиней. На первой он был изображен вместе с Асунсьон, матерью Анджелины. Вероятно, это была свадебная фотография, потому что у Асунсьон были цветы в волосах, а у него цветок в лацкане пиджака. На второй фотографии он был снят молящимся — лежащим на спине, словно мертвец, и спрашивающим Господа, не пришло ли время ему умереть. Увидев это, мы с Анджелиной одновременно протянули к ней руки.
— Нет-нет! — предупредил Стразерс. — Не прикасайтесь. Мне пришлось продать душу ответственному за доказательства, чтобы получить их на сегодня. Принцип «целостности доказательств» высечен у него прямо в сердце, и если я принесу их обратно с вашими отпечатками, он намотает мне кишки на палочку. — Стразерс слабо улыбнулся Анджелине. — Прости, детка, за грубое выражение.
— Это его фотографии, — с каменным лицом сказала Анджелина. — Из его кабинета.
— Да, мы знаем. Они упомянуты в описании места преступления. — Перевернув снимки, Дансо продемонстрировал нам строчки мелким почерком с завитушками. Потом пододвинул к нам фотографию Дава и Асунсьон. Наклонившись, мы попытались прочесть, что там написано. Я сразу же напрягся.
— Это о вас, — сказал Стразерс. — О вас с Алекс.
«Я повалялся с твоей телкой, мой друг [писал он]. И теперь, когда ты выплатил все до последнего цента, ты мучаешься так, как мучается скорпион, когда ужалит человека. Жить и скорбеть — это хуже смерти. В свое время ты будешь искать смерти и не найдешь ее, ты пожелаешь УМЕРЕТЬ, но смерть будет ускользать от тебя…»
На моем лице появилась циничная усмешка. Эти слова напомнили мне былые времена в Альбукерке, когда я был молод и достаточно зол, чтобы нападать на мерзавца. Только на этот раз победителем оказался я, потому что Лекси осталась жива. Моя жизнь словно описала круг и вернулась в прежнюю точку.
— А вот это мне очень нравится, — через некоторое время сказал Стразерс, глядя на оборот второй фотографии. — Посмотрим, действительно ли он говорит то, что, как нам кажется, он говорит.
Верхняя часть была разделена на две колонки, озаглавленные «Кого прибрал к себе Господь» и «Кого прибрал к себе Антихрист». Под колонкой с Антихристом было написано: «Иуда и Ахитофел».[40]Под второй колонкой он написал: «Авимелех,[41]Самсон,[42]Малачи Дав». А внизу можно было прочитать несколько строчек:
«В доме своих друзей я был ранен, и теперь мой урожай собран, лето закончилось, дни мои как трава — ветер пролетел над ними и их развеял. Как олень стремится к ручью, так душа моя стремится к Тебе, о Господи. Ни один человек не заберет ее у меня, но я сам отдам ее Тебе на склоне своих пятидесяти лет».
Наступило долгое молчание. На кухне кто-то уронил стопку тарелок. Хлопнула дверь, послышался смех. Но за столом было тихо.
— На склоне своих пятидесяти лет? — через некоторое время переспросил я. Стразерс и Дансо кивнули. Оба внимательно наблюдали за нами, желая убедиться, что мы придем к точно такому же выводу. — В свой день рождения?
— Мы так думаем.
— Это двадцать пятое октября, — слабым голосом сказала Анджелина.
— Точно.
— И это будет…
— Завтра. — Стразерс кивнул. — Завтра. Все, что нам нужно сделать, — это продержать Алекс вне досягаемости газетчиков еще двадцать четыре часа.
Вот так и получилось, что весь следующий день мы провели в ожидании. Уверенные, что нужно лишь пережить его день рождения и все будет в порядке. И это было просто нелепо — вы поймете это, когда узнаете, что к концу дня я думал совсем не о Малачи Даве. Я начисто забыл и о нем самом, и о том, где и как собираются искать его тело. Потому что к вечеру единственное, о чем я думал, была Лекси и как случилось, что она умерла. От заражения крови. В девять тридцать, двадцать пятого октября. В возрасте тридцати двух лет.
