Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 139
На гостевой трибуне, под стеклянным колпаком, Мэр, увлеченный игрой, обратился к Плинтусу:
– Признаюсь, несмотря на мою репутацию патриота, я болею за испанцев. Во-первых, у меня в Испании много недвижимости, и, если угодно, это моя вторая родина. Во-вторых, я все время думаю о предстоящей корриде, и Рамирес чем-то напоминает мне Эскамильо.
– Мне симпатичней «Спартак». Юрий Владимирович Андропов до последней минуты жизни болел за «Спартак».
Они продолжали следить за игрой, которая становилась все яростней и прекрасней. Под куполом стадиона копилась огнедышащая энергия. Бриллиантовые прожекторы были окутаны предгрозовой дымкой, охвачены спектральными кольцами. То и дело над полем пробегали сиреневые зарницы. Страсти толпы, безумные эмоции накаляли воздух. Он потрескивал вокруг воздетых рук, нацеленных носов, а из орущих ртов, как из газовых горелок, вырывалось прозрачное пламя. Стадион был построен так, что служил не только местом яростных игрищ, но являлся мощной энергетической установкой. С помощью особых элементов фирмы «Сименс», встроенных в чашу купола, страсти людей преобразовывались в электричество, и оно по проводам направлялось в город.
Игра достигала высшего градуса, когда страсти ионизировали молекулы воздуха, разделяли их на ионы и катионы, и те неслись от трибуны к трибуне, проходя сквозь магнитные поля. Это порождало коллективные галлюцинации.
Например, когда центральный форвард «Реала» Веласкес принял подачу на голову и бежал, подбивая мяч лбом, всему стадиону вдруг показалось, что была явлена увеличенная до огромных размеров картина «Взятие Бреды» – лес копий, множество воинов в доспехах и шляпах, поверженный вдали равелин. Когда испанский полузащитник Пикассо выделывал финты ногами, виртуозно обманывая соперников, всем померещилось, что возникла «Герника», кубически рваное небо, фантастические свирепые твари, молящие о пощаде существа. Стоило мячом овладеть Дали, как все увидели чудовищную беззубую старуху, у которой с костей стекает гнилая плоть. Если же мяча касался Гойя, то в воздухе странным образом вырисовывался офорт «Сон разума рождает чудовищ», с нетопырями и совами, реющими над головой безумца.
Спартаковцы отвечали своей экспозицией. Едва не прорвавшийся к штрафной площадке Васнецов выставил картину «Три богатыря», и скинхеды, повскакав с мест, стали скандировать: «До-бры-ня!.. До-бры-ня!..» – пока картина не исчезла. Кустодиев, потеряв мяч, с досады стал бить себя в грудь, и тут же возникла огромная, словно розовая туча, красавица с расплывшимися грудями и непомерными бедрами, которую особо возбужденные болельщики попытались полапать, но та растаяла как розовый снег. Репин не обошелся без «Государственного совета», где множество золотых камергеров с алыми лентами окружили последнего Государя Императора. Это возмутило болельщиков из «Красных ватаг». Они повскакали и стали вопить: «Ле-нин!.. Ле-нин!.. Со-ци-а-лизм!..» Умолкли только тогда, когда Суриков взмахом ноги нарисовал «Утро стрелецкой казни».
Галлюцинации еще больше распалили стадион, который ревел не переставая, словно в гулкой бочке перекатывались железные шары.
Первый тайм подходил к концу, но не был забит ни единый гол. Мяч находился у ворот «Спартака». От вратаря Иванова его получил Петров. Резко вывел за штрафную площадку и отдал Сидорову. Тот навесом перекинул Петрову-Водкину, который коротким пасом передал Шилову. От Шилова, почти у самой боковой линии, мяч перешел к Васнецову, который неожиданным прострелом направил его вперед к Репину. Тот взял мяч на грудь, спустил на землю, погнал, переводя на другую половину поля, куда, почуяв опасность, стягивались испанцы. Сурбаран попытался отобрать мяч у Репина, но неудачно. Мячом завладел Сокол. В страстном порыве, мелькая ногами, не давая догнать себя Сервантесу, он продвигался к штрафной площадке, подымая на трибунах ревущих болельщиков. Обошел Рамиреса. Увильнул от коварного Диаса, попытавшегося его «подковать». В воротах метался Альба, что-то указывал защитникам, готовясь к убойному удару русского форварда. Удар последовал. Попал в голову подвернувшегося Пикассо, у которого лопнула барабанная перепонка и треснул глаз, и мяч отлетел за боковую, на трибуны. Зрители неистовствовали, пинали, гнали пятнистый шар вверх по рядам, пока он снова не спустился к полю, попал в руки усатого арбитра.
До конца первого тайма оставались секунды. Арбитр, раздувая темные, грозно загнутые усы, торопился к полю, где нетерпеливо ждал его Кустодиев, готовясь вбросить мяч в игру. Арбитр так торопился, что выронил мяч и тот закатился под парапет. Арбитр нагнулся, повозился под нетерпеливые свисты болельщиков, достал мяч, подбежал к Кустодиеву. Истекали секунды. Кустодиев поднял мяч, выгадывая, кому бы его отдать. Сокол рванулся в сторону, отделываясь от назойливой опеки Сурбарана. Кустодиев швырнул мяч под ноги Сокола.
Это было великолепное зрелище. Возобновляя атаку, наращивая скорость, вкладывая в бег всю свою молодость, лихость, яростную любовь и поклонение болельщиков, превращаясь в вихрь, в молнию, Сокол прорвался в штрафную площадку. Панорамным взором увидел набегавшего слева Дали, рекламу часов «Ролекс», кричащего на трибуне Фюрера, оскаленного, готового к прыжку Альбу; мощно всадил бутсу в центр мяча, чуть скривил носок, сообщая сфере вращательное движение. В момент удара увидел, как на мяче возникло лицо умершей матери, открылся в истошном крике ее рот, задрожали в ужасе ее голубые глаза. Материнская голова с беззвучным стенанием, направленная его страшным ударом, полетела к воротам и расплющилась о полосатую штангу.
Не ведал, что под внешностью усатого арбитра скрывается Модельер, подменивший мяч. Вместо прежнего подсунул другой, обтянутый кожей, которую искусный хирург стянул с лица умершей русской красавицы.
Сокол, ударив ногой свою мертвую мать, потерял рассудок, с нечеловеческим воплем: «Убийцы!.. Смерть вам!..» – перепрыгнул барьер с рекламой противоракетного комплекса «Патриот», метнулся на трибуны «Красных ватаг», вымещая на них свое безумное горе.
Он врезался в ряды пластмассовых кресел, круша на пути ненавистных убийц, их черные кожанки, красные знамена, пионерские барабаны и горны. Ему на помощь с боевыми кликами ринулись бритоголовые фашисты, окружая кумира кольцом защиты, рассылая вокруг тычки и удары. Один за другим подымались ряды «Красных ватаг». Им навстречу бросались скинхеды. И все хрустело, стенало, смешивалось. Истошно орало, брызгало кровью, слюной. Выламывали пластмассовые кресла и били ими врагов. Цветные седалища летели в воздухе как красные и синие бомбы. В ход пошли кастеты и обрезки труб. Рухнул верзила-революционер с проломленным черепом. На лысой голове фашиста вскрылась липкая алая рана.
Фюрер, понимая ужас случившегося, с выпученными глазами, развеянной бородой, старался перекричать своих неистовых сторонников:
– Евразийцы, стоять!.. Не поддаваться на провокацию атлантистов!..
Сзади, защищая его, возник воин в кожаном шлеме с кельтским крестом, а на деле – тайный агент «Блюдущих вместе», внедренный в ряды скинхедов.
– Мой фюрер, здесь дышит смерть. Ты и я – мы дети великой Евразии!.. – и он вонзил под лопатку Фюрера отточенную велосипедную спицу. Тонкая сталь проколола сытую плоть героя, остановилась в сердце. Фюрер, раскрыв широко глаза, растворив безмолвный рот, еще стоял секунду, пробитый тончайшим лучом, прилетевшим из мироздания, а затем рухнул между пластмассовых кресел с торчащей из лопатки спицей.
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 139
