от выхода из Тауэра: дверь главного входа, дверь во двор, дверь на внутреннюю лестницу и дверь самой камеры. Охранники первых двух дверей – это мои люди. С ними я уже обо всем договорился. Госпожа герцогиня умеет решать вопросы. Клянусь вам, эти два честных человека проживут остаток дней в покое и достатке.
– Но это только две двери, Фрион, а как же две остальные?
– О, вот в этом месте все пока под вопросом. Две другие двери охраняет ваш тюремщик. Это странный старик, замкнутый и продувной. Он не берет на себя никаких обязательств и согласился только на то, чтобы один раз пустить меня к вам, причем строго в полдень. Боюсь, с ним у нас возникнут затруднения, он даже может наотрез отказаться.
– В таком случае ничего не получится, и я пропал.
– Подождите, подождите, милорд. Если он откажется, тогда вы сможете использовать два действенных средства: одно называется убеждение, а другое – сила. Обоими я вас обеспечу.
– Кошелек? Кинжал?
– Именно так. Не советую вам тратить слишком много времени на кошелек. Если он откажется, сразу применяйте второе средство.
– Он закричит.
– Он закричит, если вы ему позволите. Как только убьете его, сразу забирайте ключи и идите к лестнице. Там вас будет ждать наш первый охранник, и он отведет вас ко второму, а тот уже приведет вас ко мне. Я буду ждать вас на углу у внешней стороны стены, опоясывающей Тауэр.
– Убить человека, Фрион! – прошептал Ричард. – Обагрить руки невинной кровью!
– Не такой уж невинной, как вы себе представляете, милорд. Я бы с удовольствием избавил вас от этого затруднения, но вы же понимаете: я больше не рискну сюда вернуться. Залезть два раза подряд в одну и ту же мышеловку!.. Для Фриона такое было бы непростительно, а король Генрих VII обхохотался бы над своим бывшим секретарем. Поймите, когда проникаешь сюда лишь один раз, и то чувствуешь себя героем.
– Ох, Фрион!.. обретать таким путем свободу!..
– Уж больно вы деликатны, милорд, особенно в сравнении с вашим тюремщиком. Он-то не станет церемониться, если милостивый монарх велит ему прямо здесь задушить вас. И потом, вы хотите или не хотите увидеться с леди Катрин? Она, кстати, храбрее вас. Она захотела разделить все риски, связанные с этой экспедицией, и готова либо жить, либо умереть рядом с вашим высочеством. Поэтому в следующий вторник она будет ждать вас в том самом домике на берегу Темзы.
– Катрин! – воскликнул Ричард. – О, тогда я готов на все!
– Вот это слова мужчины! Кстати, как я понимаю, ваш тюремщик навещает вас каждое утро между шестью и семью часами?
– Да.
– В это время года ночи длинные, в семь часов еще темно и туманно. Мы все просчитали. Во вторник, в семь утра вы воспользуетесь кошельком или кинжалом. Если первый способ покажется ему убедительным, тогда идите вместе с ним к следующему охраннику. В его интересах бежать отсюда, после того как он вас выпустит. Он пойдет с нами вместе с двумя его товарищами, и у нас, таким образом, будут три крепких гребца, так что шлюпка наша полетит, как птица. Они сами в этом заинтересованы. А может получиться так, что вся эта отчаянная экспедиция и не понадобится. Ведь король может уступить уговорам посланника.
– Я на это не рассчитываю, – сказал принц.
– Сказать по правде, милорд, я тоже. Значит, во вторник. Я буду первым, кто поцелует вашу руку после того, как вы покинете Тауэр. Не дайте мне погибнуть!
Ричард с радостью, к которой примешивалось беспокойство, обнял Фриона и крепко прижал к себе.
– Передай Катрин, – прошептал он, – что теперь мне вновь дорога́ моя жизнь. И еще скажи, что, если мне предстоит умереть, я умру счастливым, с улыбкой, потому что со мной ее любовь и я вновь обрел счастье.
Тюремщик открыл дверь. Обговоренный срок истек.
– Вот старый плут, какая пунктуальность! – сказал Фрион.
Потом, понизив голос, добавил, шепнув на ухо принцу:
– Только один удар, точный и прямо в сердце.
Оба человека скрылись за невероятно прочной дверью. Ричард остался один. Он задумчиво прижимал к груди эмблемы своих покровительниц, которые они передали с Фрионом. Одна из них была из железа, а другая – из золота.
XXX
В назначенный вторник леди Катрин ожидала своего узника в просторной комнате дома, стоявшего между Темзой и новым рынком. Лондон в тот день был окутан туманом.
Еще не рассвело. Назначенный час побега был близок. Катрин уже не жила, а лишь с трудом дышала.
Она непрерывно прислушивалась к звукам, доносящимся с улицы и с реки. Услышав шаги, она вздрагивала, услышав крики, вскакивала с места.
Юная герцогиня прильнула к окну, в которое были вставлены мутные стекла в ромбовидных свинцовых оплетках, и пыталась понять, о чем говорят люди на рыночной площади, которые, то как-то чудно́ выплывали из тумана, то опять исчезали в нем. Слышались какие-то удары. Иногда неясный дрожащий луч света пронизывал висевший в воздухе пар.
Все эти тени, пляшущие огни и странные звуки придавили Катрин. Ей казалось, что она видит страшный сон.
У входа в дом два верных человека герцогини дожидались появления Фриона и узника и были готовы открыть дверь еще до того, как они начнут стучать. Двое других держали закрепленный на шлюпке швартовый трос и пребывали в полной готовности отчалить, как только беглецы поднимутся на борт.
Пробило семь часов. С улицы донесся звук быстрых шагов, звук приблизился и внезапно затих. Катрин бросилась к лестнице.
К ногам герцогини упал бледный окровавленный Фрион.
Он задыхался, ему свело горло, и он не мог выговорить ни слова. Наконец, с трудом, заикаясь, он выдавил:
– Все пропало! Нас предали, бегите!
– А Ричард! – закричала несчастная Катрин, заламывая руки.
Фрион поднялся на ноги. Он был растерян, дикий взгляд метался из стороны в сторону.
– Вы слышите? – сказал он. – Это скачут всадники Генриха VII. О, не подходите к окну. Бегите, говорю вам, бегите, если успеете!
– Но что случилось, Фрион, что случилось?
– Случилось то, мадам, что король все знал, за всем следил, и теперь он нас ищет и может схватить. Слышите?
С нижнего этажа донеслись звуки отчаянной борьбы. Солдаты ворвались в дом, схватили или закололи людей герцогини и уже поднимались по лестнице.
– А Ричард! – жалобно закричала бедная женщина. – А Ричард!
Фрион подбежал к окну, выходящему на реку, открыл его и, повернувшись к Катрин, сказал:
– К вам, мадам, отнесутся с почтением, а меня повесят. Видит небо, я сделал больше,
