Бросив взгляд на Уэслина, чтобы убедиться, что он не наблюдает, я осторожно подхожу к рюкзаку Элоса и опускаюсь рядом с ним. Мои глаза наполняются слезами, когда я перебираю его одежду, рубашки, которые он, возможно, никогда больше не наденет. Прекрати. Он все еще жив. Конечно, должен быть.
Мои пальцы касаются свободного пергамента. Как можно деликатнее я извлекаю сложенную бумагу, за которую цеплялись руки Элоса во время переправы через реку, и возвращаю ей первоначальную форму.
Это Финли.
Финли, написанный черными чернилами, рисунок, вырезанный из листовки. Растрепанные волосы падали ему на лоб, скулы выделялись на овальном лице. Он стоял, якобы отступая, когда мог без боли, и все же слегка сутулясь, несмотря на официальный наряд. Я провожу кончиком пальца по сшитому на заказ костюму и жилету под ним. Финли бы это не понравилось, но я все равно улыбаюсь. Он был здоровее, когда создавался этот портрет. Нетронутый близостью смерти.
При мысли об Элосе, цепляющемся за этот портрет, мне снова хочется спрятать лицо в ладонях. Я не могу потерять его. Я не потеряю его.
Но сейчас его здесь нет, а Финли – всего лишь картинка, и дыхание Уэслина стало глубже во сне. Я одна в этом злом лесу, в компании только своих мыслей и мертвых.
Мозговые овцы прибывают быстрее, чем я ожидала. Светло-коричневая шерсть, белые ягодицы, массивные рога, загибающиеся по обе стороны головы, которые могли бы раздавить череп человека одним ударом. Сборщики падали из Долины, охотящиеся за костями, чтобы укрепить свои рога. Тела людей Эрадайна все еще разбросаны там, где они упали.
К счастью для нас, или, возможно, это признак ослабления Долины, здесь всего две овцы. Мне удается отпугнуть их в облике рыси, прежде чем Уэслин приходит в себя.
– Мы должны двигаться, – говорю ему, выводя его из оцепенения, как только они уходят. Я протягиваю темно-синюю рубашку на пуговицах из его сумки. – Надень это.
Уэслин не спорит и не требует объяснений, почему я снова роюсь в его вещах. Вместо этого он принимает предложение и пытается переодеться одной рукой, в то время как я проявляю внезапный интерес к своим запасам еды. Перебираю фрукты, когда он протягивает мне испорченную рубашку.
– Оставь здесь, – говорю я, указывая на землю. – Ты можешь встать?
Он сбрасывает рубашку и поднимается на ноги, перенося большую часть веса на здоровую ногу.
– Не так больно, – объясняет он, когда замечает мой взгляд. – Просто не хочу давить, на случай если она снова начнет кровоточить.
Пытаюсь оценить его состояние, не в силах определить, лукавит он или нет. По крайней мере, голос Уэслина звучит сильнее.
– Тогда все в порядке. Пойдем.
Я кладу его вещи обратно в сумку и перекидываю ее через плечо, игнорируя его протесты. Я также хватаю сумку Элоса, так как она ему определенно понадобится, когда мы его найдем. Вес трех упаковок почти больше, чем я могу выдержать, но я веду нас в том направлении, в котором я бежала раньше без жалоб. Я иду по следу, по которому шли люди, когда они украли моего брата. Мы едва делаем сотню шагов, как Уэслин, пошатываясь, натыкается на дерево.
– Прости, – бормочет он, тяжело дыша. – Просто нужно немного отдохнуть.
Разрываясь, я перевожу взгляд с пути вперед на Уэслина. После краткого раздумья я принимаю решение.
– Мы остановимся здесь на ночь.
– Нет, давай продолжим.
– Все в порядке, – уверяю я его. – Мы отошли достаточно далеко от тел. Мы должны быть в безопасности.
Еще одна ложь, но что мне делать? Он даже ходить не может.
Он смотрит на меня так, словно знает, что я лгу, но не настаивает на этом дальше, просто опускается на землю прямо там, где стоит. Я кладу рюкзаки рядом с ним и осматриваю местность в поисках любых следов животных или логовищ змей. Когда я убедилась, что нам ничего не угрожает, я принялась разводить небольшой костер, а затем достала из своего рюкзака немного сушеного мяса и хлеба.
Уэслин на некоторое время отключается, и к тому времени, как он приходит в себя, небо уже темнеет.
– Выпей немного воды. И поешь, – приказываю я. Он немного ворчит, но делает то, что я говорю. Я бы хотела, чтобы у меня все еще был этот кошачий язык, чтобы уменьшить боль, но наши запасы давно закончились, и я не помню, как он выглядел, чтобы отправиться на поиски.
– Этот звук, – говорит он, откусывая кусочек сушеного мяса и кивая в сторону слабых хлопков, как будто палочки ломаются на куски.
– Наверное, просто какие-то белки роются в поисках еды.
Я подавляю желание заткнуть уши. Мощные коренные зубы, перемалывающие кости в пыль. К счастью для нас, мозговые овцы мало интересуются живыми.
Он достает свой бурдюк с водой из рюкзака.
– Ты сказала, что потеряла след. Как?
Мои плечи опускаются.
– Я не знаю. Это было просто в одно мгновение: сначала звуки были там и в секунду исчезли. Как будто они растворились в воздухе, или земля поглотила их целиком.
– Могло ли это произойти?
Я представляю себе Элоса, заточенного под лесной подстилкой, погребенного под слоями отложений и камней, моя галлюцинация с луга оживает. Я беспомощно качаю головой.
– Это возможно. В таком случае, как я могла надеяться последовать за ним? – На мгновение я подумала, что след ведет под землю.
Он делает паузу.
– Мы должны пойти за ним.
– Я собираюсь.
И сделаю это. Даже если это означает оставить Уэслина на время одного. Я могу это сделать, если придется. Если это означает дать Элосу шанс выжить.
Разве я не могу?
– Мы собираемся, – поправляет он.
Я оглядываю его с ног до головы.
– Ты едва можешь ходить, Уэслин.
Через некоторое время он говорит:
– Уэс.
– Что?
Он слегка улыбается.
– Ты спасла мне жизнь. Поэтому можешь называть меня Уэс. В любом случае сейчас мне лучше.
И пытаясь доказать это, он начинает вставать.
– Остановись! – тут же восклицаю я, не имея ни малейшего желания смотреть, как он падает в обморок. – Тебе нужно отдохнуть.
– Я в порядке.
– Ты идиот. Садись.
Он повинуется с глупой ухмылкой на лице.
– Что, если я скажу, что могу обезглавить тебя за то, что ты назвала меня идиотом?
– Я бы назвала тебя лжецом, – отвечаю я. – И посмеялась, потому что тебе пришлось бы проделать весь путь до Тилиана, чтобы отдать этот приказ, а сейчас ты не в состоянии это сделать.
Он не отвечает, а мне становится невыносимо тяжело в наступившей тишине.
