Треньк.
― Я догоню! ― Малиника махнула рукой уходившим на обед ребятам и приотстала, чтобы проверить пришедшее сообщение. «Или использовать его как повод, чтобы пару сообщений написать».
Автоматический отчет о готовности еще одной пачки геномов. Пролистала список. Можно перепрограммировать инкубаторы. Облизнула сухие губы. Сделала несколько шагов в сторону леса, чтобы скрыться от полуденного солнцепека.
* * *
Наземная база, 2550-07-19 11:57
Вязиницына: Мир, мне страшно.
Вместе с сообщением отправлены скриншоты расшифровок ДНК с места гибели дракона, более красноречивые, чем любые слова.
«Ну же!» Секунды ожидания тянутся мучительно долго. Семенову надо открыть чат, просмотреть материалы, ответить. Что он ответит? Что волноваться не о чем? Что надо срочно собирать совещание лидеров колонии? Пересчитывать оценку ситуации? Что угодно, только быстрее!
Семенов: Мне тоже.
Прошло семь с половиной секунд. Вдохнуть. Задержать дыхание. Выдохнуть. «Я просто паникую».
И у нее были на то причины. Прорыв в генетике человека совпал с первой волной космической экспансии. В то время люди основывали поселения по большей части не на планетах, а на огромных космических станциях возле них. В системах вокруг Земли появилось несколько тысяч таких городов, порой по нескольку десятков вокруг одной звезды. При этом, как ни странно, иногда соседи по системе не знали друг о друге. Человечество научилось перемещать корабли на огромные расстояния, но вот его зрение на этих расстояниях оставалось весьма ограниченным. Конечно, в Метрополиях были развернуты агломерации телескопов на всех видах частиц всех диапазонов энергий, со сказочно сложной оптикой и запредельными вычислительными возможностями, но даже они были сосредоточены на объектах за пределами тех звездных систем, где сами находились. В большинстве же колоний все ограничивалось простейшими системами мониторинга метеоритной угрозы и вспышек на звезде. Даже сейчас, сотни лет спустя, цивилизация словно разорвана на несколько крупных островов, а в те времена это были даже не острова, так, осенние листья, унесенные порывом ветра в полосу прибоя.
Большинство станций в итоге вымерли или были заброшены. Единицы, удачно расположенные на трассах между полноценными планетарными колониями, продолжали функционировать. Из некоторых сделали музеи.
Самый жуткий был посвящен генетическим экспериментам над людьми. Новые технологии будто вдохнули жизнь в чудовищные практики фашизма. Человечество не могло не попробовать. Кентавры и многорукие шивы. Сексуальные рабы с настолько длинными конечностями и гипертрофированными прелестями, что они не могли самостоятельно стоять. Люди с жабрами. Попытки создать универсальных солдат, разумеется. Пока базовая, материнская часть цивилизации в муках рожала новые этические принципы медицинской обоснованности, ее неконтролируемые осколки пустились во все тяжкие. Где-то дело не зашло дальше изуродованных эмбрионов. Генно-модифицированных секс-рабов, достигавших половой зрелости в пять лет и живших не больше пятнадцати, действительно продавали в трех системах. «Неужели этого нельзя было избежать?» Можно ли прийти к обществу, где у каждого есть право родиться здоровым, где практически все болезни излечимы, где средняя продолжительность жизни перешагнула за сотню лет, можно ли оказаться на этом уровне технологий, оставив где-то в стороне и не принося в реальность все эти ужасы, бережно законсервированные в музее генетики?
Вязиницына: Будем пересчитывать модель ситуации?
Пауза.
Семенов: Нет. У нас всего один геном аборигенов. Это лишь одна точка. Ее экстраполяция не даст ничего внятного, только увеличит неопределенность.
Малиника медленно выдохнула до полного опустошения легких. «Все верно».
Семенов: На что конкретно влияют найденные генетические модификации?
Вязиницына: В основном на репарацию ДНК. Еще на регенерацию.
Вопрос по ее непосредственной специальности подействовал не хуже медикаментозного успокоительного.
Вязиницына: Вообще-то геном сломан, причем тем же способом, что и у всей сколько-нибудь сложной жизни на планете. Но негативные последствия от поломки нивелированы сложным комплексом модификаций. То есть организм как бы разрушается, но при этом успевает себя восстанавливать.
Звучало как-то глупо. Обычно живые организмы в основном только этим и занимаются. Просто менее интенсивно.
Малиника развернула планшет горизонтально, сдвинув чат влево и открыв отчет по аборигену.
Вязиницына: На человеке реверс-инжиниринг модификаций провести сложней, чем на ящерице. Примерно сорок процентов изменений делают непонятно что.
Семенов: На видео местный выглядит обыкновенным. Рисунки на лице ― скорее всего, краска.
Малиника продолжала вглядываться в расшифровки ДНК, словно могла угадать назначение необычных последовательностей лучше компьютера.
Вязиницына: Некоторые из измененных участков связаны с нервной деятельностью.
Пауза. Малиника хорошо знала Владимира, но вот так, через чат, представить его реакцию на новые данные было сложно.
Семенов: На твоих скриншотах написано «изменение на месте». Что это
