Неисправность устранили, говорил Андрюха, но отец и его помощники погибли от большой дозы облучения…
Чифирь возглавлял шайку воришек. Добычу пацаны отдавали хозяину. Звали хозяина Давуд. Этот азербайджанец и распоряжался беспризорниками. Давуд работал носильщиком, знал обстановку на вокзале, следил за расписанием поездов. В каком поезде прибывают пассажиры с товаром, а на какой поезд и внимание обращать не следует.
Воришки Давуда действовали на хапок. Они окружали жертву и донимали жалобными просьбами, вымаливая на пропитание, а хапки, присмотрев добычу, успевали стащить чемодан или сумку. Не обходили стороной воришки ларьки в городе и магазины. На «точки» их ставил Давуд.
Полиция ловила воришек, но поскольку все были малолетки, действовали по непониманию и с голодухи, то пацанов отпускали, засчитав как наказание срок отсидки в камере предварительного заключения.
Держал Давуд детвору в подвале привокзального здания. За малейшую провинность жестоко наказывал. Он заставлял каждого отрабатывать еду, которую приносил в подвал по вечерам.
– Мне Давуд велел каждый день приносить ему триста рублей, – рассказывал Юра. – По электричкам я продавал лейкопластыри и горчичники. Лейкопластырь – десять рублей, а упаковка горчичников – пятнадцать рублей.
Однажды не сумел наторговать триста рублей… Давуд не дал мне и кусочка хлеба. «Ты почему не работаешь?» – закричал на меня. «Я маленький, дядя Давуд»… – сказал в оправдание. «Жрать не маленький! Работать не хочешь! Не принесёшь завтра четыреста рублей, убью!».
В тот день старался со всех сил, но не повезло мне. Люди не брали товар. Денег я не принёс… – Юра сжался в комок, его плечи затряслись от беззвучного плача. Страх и сейчас довлел над мальчиком. – Он бил меня… Как он бил, дядя Рон… От страха я описался. Не хотел, а описался. Увидев, Давуд разозлился ещё больше. «Ты и гадишь у меня! Мордой твоей вытру!». И ударил палкой по спине…
Очнулся Юра Старыш на руках у Чифиря.
– Оклемался… – сказал Андрей, вытирая тряпкой разбитое лицо Юры. – Мы уж подумали, что он тебя до смерти забил. – И поднялся. – Братва, пропадёт Юрка без нашей помощи. С завтрашнего дня скидываемся, сколько, кто сможет, чтобы сдавал Юрка эти триста рублей Давуду. Согласны?
– Чего базарить? Погибнет иначе…
– Значит, так и решили, братки, – сказал Чифирь и нагнулся к Юрке, которого била дрожь, он глубоко всхлипывал.
– Потерпи. Тебе расти надо, сил набираться. Ничего… Ничего! – И Андрей Бабин вскинул крепко сжатые кулаки. – Вырасту, я этого Давуда черножопого, чурку, гадину ползучую… Глаза у живого вырву! Ботинки мои грязные лизать заставлю!.. Вырастем, братики, за всё расквитаемся!
Испытавшие жестокость, вытерпев муки и унижения, бездомные мальчишки становились и сами жестокими до беспредела.
– Дальше что сталось? – тихо спросил Говард и погладил мальчика. – Как ты здесь оказался?
– К нам вечером заглянули с Давудом дяденька в полицейской форме и красивая тётя. Они и раньше наведывались в подвал, осматривали ребят. И девочек, которые к нам прибились, были нам как сестрёнки. Осмотрят, отберут тех, что им понравились, и увезут.
В последний раз тётя отобрала меня и Светку. Она живёт со мной на четвёртом этаже, Светка. С куклой Барби играет. Тётенька сказала тогда, что меня и Светку отправят за границу жить и учиться… Нас после разговора с Давудом увезли в интернат. Через две недели после осмотров у врача мы улетели с той тётей сюда…
– Успокойся, больше тебя никто не обидит. И отца твоего мы разыщем.
– Не обманешь, дядя Рон?
– Слово даю.
– Поклянись… Скажи: если совру, пусть язык мой отсохнет!
– Клянусь! Если совру, пусть язык мой отсохнет!
Мальчишка глубоко вздохнул. Его столько раз обнадёживали обещаниями, а потом бросали. Но Юре так хотелось, чтобы сказанное сбылось. В его воображении всплыла молдавская степь с цветущими маками. Юра стоит на краю дороги, а навстречу ему спешит отец, широко раскинул руки, смеётся и говорит что-то хорошее…
Глава 25
Ночью пошёл снег. Из нависших облаков снежинки легко опускались на землю, потом повалили хлопьями на деревья и не увядшую зелёную траву газонов. Тёмные ели укутались в белые шубы, замерли в ожидании.
Наступило тихое зимнее утро. От земли поднимался чистый свет. Перелетая, ошалело стрекотали сороки. Кружились стаи галок. Птицы перекликались, их звонкое «гал-ка, гал-ка» разносилось в холодном воздухе.
Наблюдая с балкона за птицами, Говард вспомнил, как говорила мама:
– Галки кружат в небе. Снег повалит.
Мама многое определяла по приметам, и не ошибалась.
Если дочь похожа на отца, мама предсказывала: счастлива будет. Сын – на мать, счастлив по жизни.
Увидит гуся на улице в зимнюю пору, присматривается: стоит на одной ноге – к морозу; лапу поджимает – к стуже; под крыло голову прячет – быть холоду долгому.
Месяц в небе тусклый – к морозу; ясный – к сухой погоде; в синеве – к дождю.
Облака красные до восхода – к ветру.
И по её выходило. Красные облака на утреннем небе, смотришь, к полудню разыгралась непогода, ветер закружил, завьюжил.
Зашли поинтересоваться самочувствием Говарда Жан Летерье и доктор Теглер. Доктор попросил снять рубаху, послушал сердцебиение, давление проверил.
– Чем вы так рассердили дирекцию? – спросил Летерье. – Обозлились на вас!..
– Рассказал в газете, что происходит в пансионате Лиги Добровольной Смерти. Помимо помощи тем, кто осознаёт последствия своего решения, написал, что здесь организовали бизнес на крови.
– Сначала Колчин лишил покоя, ловко обвёл всех вокруг пальца, – ответил с улыбкой Летерье. – Месяц Совет Лиги оправдывался и доказывал правоту. Теперь вы подняли бучу. Зинаида сказала, что вы встречались с Владимиром в Москве.
– Он вспоминал вас, Жан. Рассказывал много хорошего.
– Будьте осторожны. Линд и Густав Стабб просто так вас не выпустят. Коль они пошли на крайность, похитив вас, будут действовать по своей задумке. Много знать о Лиге Добровольной Смерти опасно.
– Буду идти до конца. Колчин научил. Свершается здесь что-то скверное, – сказал Говард, желая вызвать Летерье на откровенность. – То, что людей в пансионате отправляют на тот свет по заказу, убедился. Сто тысяч евро, и вам состряпают…
– Составят… – поправил доктор Теглер.
– Составят любую историю болезни. За пятьдесят тысяч евро наличкой вырежут здоровую печень для продажи.
– Человек – царь и червь одновременно… – ответил Летерье. – Что в данных обстоятельствах превалирует в обществе, то и заполонит душу человека.
– То, что Стабб и Линд причастны к преступному промыслу, не сомневаюсь, – сказал Говард. – Но мне нужны факты. Факты! Слова и догадки к делу не пришьёшь.
– Мы поможем вам, – обнадёжил Жан. – Мало кто из работников пансионата скажет правду. Кто из боязни, а кто из нежелания вмешиваться.
– Здесь все мы под
