отчима. — говорит детектив. — Даже если ты манипулировали ею, она держала нож. Она ни в коем случае не невинна. Судья и присяжные могут смиловаться над ней, учитывая, что отчим оскорблял ее и манипулировал психопатом.
Он прищуривается, выпрямляя стойку, готовый сбить меня с ног.
— Но ты — худший кусок дерьма, который мог попасться ей на пути.
Детектив прав. Ремеди лучше без меня. Но я дал ей свободу, шанс быть самой собой, и я не жалею об этом. Я сделаю это снова, если это будет означать, что она в мире с собой.
И если это означает попасть в тюрьму или умереть за нее, то я, черт возьми, сделаю это.
Вы должны сделать все, чтобы защитить того, кого вы любите.
— Убей меня. — требую я. — Мы с тобой оба это знаем. Я ей как отчим. Я продолжу убивать. И поверь мне, детектив, ты будешь следующим.
Он продвигается вперед, все еще направляя на меня пистолет, затем отбрасывает темно-бордовый нож в сторону. Он несётся к кустам и камням.
— Я не собираюсь тебя убивать. Я посажу тебя в клетку, ты, невыносимый ублюдок.
Я смеюсь. Этот сукин сын думает, что поступает правильно.
— Ты такой благородный. — издеваюсь я.
— Как это будет? — направляет пистолет на машину, затем снова фокусирует его на мне. — Ты позволишь мне арестовать тебя или собираешься драться со мной?
Я не могу убить детектива, не наведя на нас больше глаз, особенно на Ремеди. Если она на заднем сиденье его машины, то есть большая вероятность, что кто-то знает, что они вместе. Он оказывается мертвым, и она будет первой, кого они проверят.
— Отпусти ее, и я позволю тебе арестовать меня, — говорю я.
— Ты знаешь, я не могу этого сделать, но я позабочусь о том, чтобы она получила хорошего судью. Она по-прежнему хорошая девочка.
Хорошая девочка.
Мои ногти впиваются в ладони от этих снисходительных слов. У детектива хватило наглости унижать ее после всего, через что ей пришлось пройти? Обращаться с ней как с жертвой, а не как с выжившей? Даже не признавая тот факт, что она такая же убийца, как и я.
И это меня раздражает.
Она не хорошая девочка. Она чертов кошмар.
И она вся, черт возьми, моя.
Я замахиваюсь кулаками вперед, и он атакует меня тыльной стороной пистолета. Я кружусь вокруг, уклоняясь от его ударов. Но он выбивает меня с ноги, и я ложусь на спину, притворяясь ошеломленным, а затем бью его коленом в грудь, выбивая воздух из его легких.
Я падаю на четвереньки в поисках ножа. К тому времени, как я его нахожу, он уже снова на ногах. Одной рукой я хватаю нож, а другой бросаю пригоршню земли и камней.
Камешки попали ему в глаза, и он воет. Гордость пылает в моей груди. Это дешевый ход, но меня это не волнует. Я хочу уже закончить это.
С каждым ударом, который мы наносим друг другу, грызущее ощущение расползается по моей груди, заставляя все внутри меня сжиматься. Я непобедим.
Как бы я ни старался умереть, всегда кто-то меня останавливает. Полицейский пытается спасти мне жизнь. У приемного родителя наконец-то появилась совесть. Жертва, слишком напуганная, чтобы сопротивляться. Или Ремеди, дающая мне шанс.
У нее есть надежда и вера в меня, которой я не заслуживаю.
Но к черту все это. Я люблю ее. И это для нее.
Он бросается ко мне, и на этот раз я поднимаю нож, чтобы нанести ему удар в руку, но детектив использует этот момент, чтобы вырвать нож из моей руки. Он бьет меня кулаком по лицу, прижимая меня к асфальту, и я замираю.
Ремеди прижимает глаза к окну, ее запястья скованы наручниками. В ее выражении лица есть боль и разрушение, и я не могу позволить, чтобы ее жизнь была разрушена.
Это не может быть ее конец.
Я сплевываю кровь на асфальт, а детектив тянется за наручниками.
— Ты арестова…
Я выбегаю из его досягаемости, но он надевает мне наручники на запястье. Я ударил его свободным кулаком, затем выбил пистолет из кобуры. Его ноги подгибаются, и я поворачиваюсь на четвереньках, тянусь к пистолету.
— Если ты прикоснешься к этому оружию, у меня не будет выбора. — кричит он.
Но этот ублюдок меня не убивает. Он достает второй пистолет из скрытой кобуры.
Это он. Мой конец.
Но меня не волнует смерть. Все, что меня волнует, это она.
— Вы арестованы за убийство Кассиуса Уинстона, и…
Фары включаются, и мы оба смотрим на свет.
* * *
Ремеди
Включив фары, я снова переключаюсь на наручники. Заколка скользит между липкими кончиками моих пальцев.
«Черт, черт, черт.» шепчу я про себя.
Я вся в поту и отчаянно пытаюсь это понять.
Замок на одной из наручников наконец открывается, освобождая мне одну руку. Я позволяю наручникам свисать с другого запястья и тянусь к рулю. Мне чертовски повезло, что Питер оставил ключи в замке зажигания, но я не знаю, что мне теперь делать.
Я слышала все, что сказал Кэш.
«Ремеди была пешкой. Она не касается вашего расследовании». Но я знаю, что он не хотел, чтобы и меня арестовали. Я непрерывно сигналю.
Он визжит, как летучая мышь, и двое мужчин вздрагивают, но Питер остается сосредоточенным.
Мы оказали вам услугу, сказал Кэш. Мы. Нас. Кэш верит в нас.
Кэш стоит на четвереньках, как животное, хромая, чтобы добраться до другого пистолета, но у Питера есть второй пистолет, и у нас мало времени.
Кто-то умрет.
Когда Питер сказал Кэшу бросить нож, если он заботится обо мне, Кэш мгновенно отпустил нож.
«Убей меня или я буду продолжать убивать» — сказал Кэш.
Он хочет умереть за меня.
Нас обоих следует арестовать. Это правильно.
Но мои руки находят ключ, и я включаю двигатель. Машина ревет, оживая. Питер тычет пистолет ближе к Кэшу, и я больше не думаю.
Я нажимаю на газ, толкая машину вперед. Сначала в него попадает бампер, затем его тело падает на машину.
В зеркале заднего вида в небе сверкает молния, словно зазубренное лезвие бритвы, освещая неровные формы, но мне некогда думать. Я даю задний ход и лечу назад, кувыркаясь над его телом. Я иду вперед, затем снова назад, пока не убеждаюсь, что он никак не может быть еще жив.
Руки Кэша в крови. Губа у него опухшая. На его рубашке и джинсах грязь и кровь, а теперь на стоянке лежат три тела. На одном
