class="p1">Я замираю, глядя на него во все глаза. Он сейчас… серьезно?..
— Роди потом… и от меня тоже. Если… если захочешь потом еще ребенка… роди его от меня.
— Раш… я не знаю… я этого еще не родила… как я могу… сейчас что-то обещать?..
Он прячет глаза на секунду, но боль в них я успеваю заметить.
— Я понимаю. Я подожду. А пока позволь мне улучшить твое кровообращение, твои бедра какие-то холодные…
— А тебе лишь бы… кровообращение улучшать.
— Это мой священный долг. Забота о ребенке — задача всей семьи, не только его родителей.
… Вот только семья у нас стала… еще страннее чем раньше.
Вереш приходил каждый день. От улыбчивого мальчика и следа не осталось — с оплетающей его чернотой он разом стал выглядеть старше. Мы почти не говорили, я просто не представляла, о чем с ним теперь говорить. Одно только радовало — это не было Зовом крови в классическом виде, скорее одна из его разновидностей (название я разумеется не запомнила), глубинный смысл которой заключался в защите слабых — и среагировал он скорее всего даже не на меня, а на ребенка в моем животе. Это стало очевидно еще до результатов его анализов — вены хоть и опухли, но не жгли тело кровью, не сводили с ума безумная ревность и желание убить любого, кто прикасается ко мне.
— Можно… можно мне потрогать твой живот?.. — спрашивает он робко одним вечером. Я беспомощно оглядываюсь на Мара, тот темнеет лицом, долго-долго смотрит на Вереша… и только потом медленно кивает.
— Если ты сама не против. Но ничего, кроме живота.
Облегчение растекается по лицу Вереша, рябью идет по телу, он опускается на колени перед моим креслом и кладет горячие ладони на тугую выпуклость живота. Она уже хорошо заметна, хотя прошел от силы месяц… я хоть доношу сама?.. Вереш поглаживает живот так, словно в нем — его ребенок. Мар сжимает руки на моих плечах, следит неотрывно за его движениями.
— Спасибо… мне… мне намного легче так… когда могу прикоснуться…
— Нагладился? — раздраженно произносит появившийся на пороге Раш. — Тогда убирай руки.
Вереш тенью скользит в сторону, допуская ко мне Раш’ара. Он ворчит что-то, тянет меня к себе на руки и усаживает на колени. В отличие от Вереша, этот с ума сходит от ревности — хотя умом все понимает.
— Насмотрелся? Тогда иди. А то глаза вытекут.
Вереш не двигается с места, и Раш скалится.
— Будешь смотреть, как мы тут… кровообращение улучшаем?
Потемнев лицом от смущения, мальчишка тут же скрывается за дверью.
— Зачем ты его так?
— Предлагаешь мне с ним нянчиться? Он мне не брат и не сын.
— Раш, она не об этом…
— Да знаю я. Не могу. Когда он тебя трогает… хочу сломать ему руки.
— Он спас меня этими руками, идиот. И ничего плохого не сделал.
— И только поэтому ходит с целыми.
— Нельзя быть таким злым.
— Кто-то же должен быть.
Я вздыхаю, позволяя голодном Рашу уткнуться носом мне в шею. Он чувствует не только запах Мара, но еще и Вереша… его колотит, и вибрация разносится по телу жгучими волнами.
— Ты что, без белья?..
— …
— Марррр…
— Что?
— Мы договаривались. Сегодня моя очередь.
Тот опускает голову ниже, и жаром меня обволакивает с двух сторон.
— Ты задержался.
— Шерхов сын…
— Не ссорьтесь… — у меня между ног уже покалывает, хотя с прошлого раза и часа не прошло. — Можно ведь всегда… компенсировать…
…Компенсировать приходится по полной программе.
5-8
… В спальне — полумрак; полуоткрытое окно сочится прохладой и далекими звуками ночного леса. Я едва слышу их и почти не чувствую холода — рядом со мной воздух медленно закипает.
Обнимая и удерживая под грудью, Мар ласково и осторожно накручивает на руку растрепанную косу — чтобы провести носом по позвонкам, обдавая их прерывистым дыханием. От этого касания в спине искрит, она невольно прогибается, тепло стекает вниз… туда, где другой уже растирает жесткими пальцами. Ставшее особенно чувствительным, тело словно гудит изнутри, я чуть подрагиваю, когда Мар прикусывает шею, сжимая пальцами набухший сосок — и от него идёт волна гусиной кожи.
Раш отрывает руку, я приоткрываю глаза — и встречаюсь с ним взглядом, когда он медленно-медленно проводит языком по ладони.
— Совсем… нет стыда?
Он ухмыляется.
— Продал в детстве за кулёк сластей.
Нахальная морда… мне хочется стереть выражение самодовольства с его лица, я тянусь рукой, обхватываю его член у самого основания — я уже знаю, где у них самое чувствительное место — и наслаждаюсь выражением беспомощности на его лице. Потираю кончиками пальцев выпуклость, с которой сочится вязкая жидкость, обволакивающая ладонь… он закатывает глаза, стонет в голос, и меня пробирает с ног до головы от искренности этого звука.
Мар… куда сдержаннее, куда спокойнее… а иногда мне хочется видеть, как под моим прикосновением теряют голову…
— Все, хватит, хватит, — бормочет он, убирая мою руку.
— А что такое? Боишься слишком быстро…
Он наклоняется ко мне, обхватывает щёки и шепчет:
— Это тебе надо бояться.
— Ой боюсь-боюсь…
— И у кого из нас нет стыда?
Фыркает за спиной Мар — его забавляют наши перепалки. Он тоже возбужден, но не плавится, как Раш’ар — тот разве что не дымится, мелко подрагивает, глаза его поблескивают… он хочет,
очень хочет — и я знаю, чего именно.
Лёгкий толчок в грудь — и он послушно опускается на спину. Огромный… будет ли это как с Маром?.. каким он будет ощущаться внутри?.. от возбуждения течёт по бёдрам, и когда я прижимаюсь к нему промежностью, между нами сразу горячо и очень скользко… я медленно покачиваюсь, кончиками пальцев поглаживая его дрожащий живот… ладони его — на бедрах, и с каждой секундой они сжимаются все крепче, крепче…
— Руки, — звучит тяжелый голос, и хватка на бедрах мгновенно слабеет. Мар рядом, не касается меня, только смотрит — словно пёс, готовый по команде вцепиться в горло… но ничего мне сейчас не угрожает.
Сипло постанывает Раш, глядя на меня снизу вверх. Ослабив хватку, руки его стали беспокойно бродить по телу, словно желая натрогать все и везде… Я все покачиваюсь на нем, влажное тепло между нами быстро становится колющим, рождает слишком громкие, слишком откровенные звуки… он закатывает глаза и тут же возвращает взгляд, дрожит подо мной и бормочет сбивчиво:
— Сколько… хах… сколько ж я ждал… мать вашу… сколько ждал…
Я наклоняюсь, чтобы поцеловать, дотягиваюсь только до груди — и он внезапно
