уехали?
— Ну да!
Хириэль кивнула и снова взялась за рычаги.
Ex nihilo…
«Но все-таки: почему именно мы? — писал Хугин. — Почему для того, чтобы начать все заново, Господь избрал именно нас? Или, может быть, надо спрашивать так: за какой грех он оставил нас в живых?
«Нет человека, который не был бы одинок, как остров, но каждый из нас — это часть суши, часть континента», — писал в свое время один поэт.
Тирада красивая, но это не более, чем слова.
Хорошо быть частью континента. Но только если это не континент ГУЛАГ. Прекрасно ощущать себя частью великого народа. Но когда от этого народа, сколь бы он ни был достоин уважения в прошлом, не остается уже никого, кроме ворья, жулья, спекулянтов, убийц и дешевых проституток — тогда, по-моему, сохранить себя можно только одним способом — отмежеваться от них немедленно.
Потому мы и назвали себя эльфийской колонией. Мы — ушельцы, но мы уходим не куда-то, а отсюда, не от себя, а к себе. Отвергая Искаженное, мы утверждаем в себе Истинное. И потому избраны именно мы — одиночки, демонстративно отказавшиеся выть с волками площадей технократической цивилизации.
Но означает ли такая позиция размежевание с русской и тем более мировой культурой?
Ни в коем случае. И даже более того: звать сейчас к такому размежеванию означает звать назад в пещеры.
Две тысячи лет назад первые христиане поклонялись кресту — орудию наиболее позорной казни в Римской империи, тем самым, казалось бы, отвергая все ценности цивилизации античной. Но не античную культуру как таковую. Да они и не могли этого сделать, ибо культура в то время была мироощущением, а искусство — смыслом жизни каждого взрослого человека. Каждая сделанная вещь являлась произведением искусства, и каждый был творцом, созданным по образу и подобию Божию, а жизнь его была, по сути говоря, богосотворчеством. Каждый мог сказать о себе: Бог создал мир, а я в этом мире сажаю дерево или строю дом. Он — Творец, и я — творец.
Это не сказка — это было. Но уже в эпоху так называемого Возрождения это начало становиться прошлым. Возникали мануфактуры и вместе с ними — массовое производство безликих предметов.
Удивительно ли, что атеизм как идеология возник именно тогда? Ведь это была как раз та самая ситуация, с которой христианство в принципе не могло справиться на основе собственной веры, собственных традиций, своего богопонимания. Нет Бога не-Творца, и человек, отказавшийся от творчества, не есть подобие Божие. Бога нет для него — именно потому, что Его нет в нем.
Но именно поэтому атеизм пуст. Отрицая Бога, он не утверждает этим бытия Человека — как раз наоборот.
Собственно, отсюда все формы распада — семьи, общества, нации, цивилизации — все.
Ну в самом деле: что может вырасти из ничего? Из голого отрицания?
Ничто. Ex nihilo nihil fit.
Вот и выросло — НИЧТО».
…nihil fit
— А знаете, что самое поразительное? — спрашивал Седунов у Эленнара и Хириэли, меряя шагами загаженную комнату. — Ничего не произошло и все рассыпалось. Понимаете? Ни тебе воскресенья, ни Субботы, ни хотя бы Пятницы мусульманской. Так, среда какая-то. Обыкновенный будний день, каких в любом году две сотни с половиною. Буквально цивилизация поскользнулась на ровном месте — и головой об угол. Ах ну да, финансовый кризис, денег не хватало. А когда в этой стране чего-нибудь хватало? Да сепаратисты опять разбушевались: мелкая шпана сбилась в стаю и решила, что круче них только яйца. Да президент сдуру войну учинил, и сам, небось, не знал, зачем. Хоть бы жест какой сделал… патриотицький! А то ведь даже Неврозов ничего не выплюнул. Блин! — выругался художник. — Надо же было помереть так мерзко и так… вонюче!
Дом на захолустовской окраине, куда они проникли, даже не взламывая дверей, был разграблен сверху донизу по крайней мере сутки назад. То, чего не имело смысла красть, было перебито, переломано и изорвано. Прямо на столе возвышалась куча дерьма, и, судя по ее размерам, сей нерукотворный памятник воздвигали методом народной стройки. Стоявший в углу чайник был заполнен до краев замерзшей мочой. И поверх всего этого безобразия под самым потолком красовалась выведенная чем-то отвратным надпись:
Понюхай хозяин нашего говна
Правда здорово воняет?
Старший сержант Сидорчук
Мишка Кэмел
Мохарев
Дрон
— Ладно, брось, — махнула рукой Хириэль. — Над «ничего» и толковать не о чем. Поехали лучше в Воскресенское, там и отдохнем. А то здесь даже и прилечь негде, все загажено.
— Кать! — крикнул художник в разбитое окно. — Снимайся с поста, сейчас дальше поедем.
Хириэль захлопнула за собой люк, размяла руки, одеревеневшие от рычагов, запустила мотор и развернулась.
Половины захолустовских домов не было — они сгорели, и только широкая улица помешала огню уничтожить весь поселок. Черные печные трубы возвышались над пепелищами, как памятники. И чуть в стороне, прямо посередине дороги, торчала вертикальная железобетонная стела.
Технология изготовления подобных монументов проста, как мычание. Берется обыкновенная плита, из тех, что обычно идет на строительство заборов, и покрывается толстым слоем раствора. Пока раствор не застыл, в нем живенько формируют все, что нужно: трактор, или корову, или еще что-нибудь.
Но здесь не было ни коров, ни тракторов. На фоне покосившихся патриархальных избенок шел бородатый дел в рубахе навыпуск и ковырял землю сохой. Надпись наверху гласила:
КАК ПАХАЛИ
ОБ ЧЕМ МЕЧТАЛИ
Мечты дореволюционного крестьянина, очевидно, должны были символизироваться почернелыми от копоти печами за его спиной…
Хириэль навалилась на рычаги: сломать, уничтожить, стереть эту мерзость с лица земли!
Но Седунов опередил ее. Танк дернулся, резкая боль ударила по ушам, и кощунственный памятник исчез в ослепительной вспышке.
Торжественная встреча
Звук орудийного выстрела Митрандиру был более чем знаком.
— Тревога! — закричал он на всю деревню.
Колонисты высыпали на улицу. Азазелло почему-то решил, что случился пожар, и выбежал из дома с топором и лестницей.
— Танки! — выкрикнул Митрандир. — По меньшей мере один. В районе Захолустово.
— До него двенадцать километров! — ахнул кто-то.
— Минут через двадцать будет здесь, — кивнул Митрандир. — Азазелло, у тебя лестница? Тащи сюда пилу и живо к мосту. Вместе с Валандилем подпиливайте опоры. А ты, Галадриэль, хватай свои медицинские шмотки. Остальные — берите все, что может служить оружием. Топоры, вилы, косы. Свет погасить,
