старые или невыносливые кони отсеивались, ибо не выдерживали жесткий ритм передвижений и боестолкновений. И в такой мобильности было большое преимущество Лисовского, заменявшего своим отрядом чуть ли не армию.
Александр Лисовский, вдруг, стал не нужным в стане рокошан Зебжидовского. Не то, чтобы его выгнали из войска противников короля, он сам ушел, уже потому, что не было там воли. Лисовский начал действовать своим отрядом в шесть сотен конных так, как видел это наиболее эффективно. Быстрые удары и молниеносные отходы. Несколько заводных лошадей, чтобы гарантировано уйти от любой погони. Никаких телег, только самое драгоценное на лошадях. Ну, и смерть… После Лисовского оставалась только выжженная земля. Так что такие методы ведения бескомпромиссной войны не поощрялись в стане конфедератов-рокошан. А король и вовсе объявил Лисовского преступником [нечто схожее с описанием имело место. Лисовский принимал участие в рокоше Зебжидовского, но ушел к Лжедмитрию II еще до его завершения].
Получалась такая парадоксальная ситуация, которая могла иметь место быть только в Речи Посполитой. Те, кто воюют с оружием в руках против короля, по сути, действуют в рамках закона. Вопрос возникал только как именно воевать и тогда методы Лисовского порицались. Но Александр нашел место, где смог развернуться со всей широтой — Русь.
— Батько! В пяти верстах войско московское! — сообщил прискакавший казак.
Именно казачество в отряде Лисовского отвечало за разведку. Часть поляков, что первоначально пришли с полковником, не удосужились выучить русский язык, не могли общаться с местным населением. Лисовский русский знал, но долго жил в Литве.
Лисовский уже неделю лютовал на коммуникациях немалого московского войска, что вышло из Брянска в сторону Стародуба. Немало обозов и отдельных отрядов удалось разгромить, конечно, в перерывах между грабежами. Воевода Иван Семенович Куракин почти не получал подкреплений, несмотря на то, что оно отправлялось. Были разгромлены городовые казаки из Курска, Орла, две роты немецких наемников из Москвы.
И Александр Лисовский понимал, что где-то рядом должно находиться основное войско московитов.
*………*………*
Иван Семенович Куракин изготавливался к бою. Воевода прекрасно видел свои сильные и слабые стороны и осознавал, что слабых больше. Ну никак не ожидал Куракин увидеть в воровском войске польско-литовских гусар. Скорее, все же литовских, но не коронных, а кто-то из магнатов прислал свои хоругви.
Куракин в своих выводах не ошибся. Здесь были две хоругви Вишневецких и одна от Острожских. Знатнейшие и богатейшие православные магнаты-литвины решили оказать королю лишь номинальную поддержку в его рокоши против Сейма, прозванного «рокошь Зебжидовского». Это был такой ход… иезуитский или византийский, если говорить о коварстве людей православной веры. Довольны оказываются все стороны: и король и Сейм и Вишневецкие с Острожскими, как и их клиентела. Король получал финансовую поддержку, рокошане не видели сильных и экипированных воинов русистско-литовских магнатов в стане королевских войск. Ну, а чтобы не отвечать на вопросы, почему богатейшие литвины не принимают деятельного участия в рокоши, несмотря на то, что заявили о поддержке Сигизмунда, значительная часть личного войска магнатов была направлена на «московский рокошь».
И теперь эти обученные, отлично вооруженные, опытнейшие войны гарцевали на своих великолепных конях, раздражая глаза московского воеводы Куракина.
— Что думаешь, Яков Петрович? — спросил Куракин своего второго воеводу князя Якова Петровича Борятинского.
— По чести?… — замялся Борятинский. — Не того мы ждали. Подмоги не приходит, ляхи с казаками отрезали нам дороги. Коли всем войском уйдем, так и пройдем до Брянска, а за его стенам укроемся и сидеть можем сколь угодно.
Борятинский не стал договаривать, но он однозначно, сделал бы так, как только что предложил. Князь считал, что за лучшее грамотно пересидеть политические дрязги и сохранить силу. Уже пришли сообщения о том, что Тульский Димитрий разгромил немалое войско, что Василий Шуйский послал против того. Нет, у Василия Ивановича хватает кого мобилизовать и еще одного сражения не избежать. А что, если и его царь Шуйский проиграет и царем станет Тульский?
В голове Борятинского все эти политические перипетии до конца так и не сложились в единое понимание, но он прекрасно осознавал, что при условии сохранении силы, а под командованием Куракина почти восемь тысяч войска, любому севшему на престол в Москве, придется считаться с таким фактором. Поэтому можно получить значительные преференции только от того, что сохранить войско.
— Мы должны не только разбить одного вора, но и пойти по стопам другого. Возьмем Тулу, после в иные города, что присягнули Тульскому вору, — говорил Куракин и Борятинский понял, что головной воевода не отойдет от своего решения.
Тут было что-то иное, как сказали бы люди будущего, иррациональное.
— Но как же повеление идти в Москву и защитить ее от Тульского вора? — привел последний довод Борятинский.
Действительно, два дня назад пришло повеление от Василия Шуйского выступить к Москве. Василий Иванович собирал все верные войска, дабы дать решительный бой самозванцу, так как войско, на которое ранее рассчитывал царь, было разгромлено.
Этот вариант развития событий крайне не нравился Борятинскому, но и всерьез воевать против вышколенных польско-литовских крылатых гусар князю не хотелось. Выиграть битву может и получится, если использовать преимущество в артиллерии, но цена такой победы вряд ли будет незначительной.
— Князь! — Куракин пристально посмотрел на Якова Петровича, изучая его. — А не спужался ли ты польских конных? Али крамолу таишь? Не можно нам отступать. На отходе щипать станут, вынуждать к бою, потрепанными возвераемся в Брянск. А сами супостату урона не нанесем. Так в чем тут честь?
Борятинский молчал. Аргументы, кроме, откровенно трусливых доводов, закончились.
— Выманить нужно гусар на пушки, — выдавил из себя Борятинский.
— А вот то, правильно, толково. Пойдем квасу выпьем, да помыслим, что делать должно, — Куракин похлопал по плечу Борятинского.
И этот жест можно было счесть оскорблением. Можно и поспорить о местничестве. Да, скорее всего, Яков Петрович проиграл бы, но сам факт, что спор возможен, не допускал подобного обращения. Но Борятинский проявил слабость, малодушие, потому он стерпел и это.
*………*………*
— Что паны, мыслите, бой можно уже сегодня давать. И уверен, что московиты собираются выманить нас на свои пушки. Это единственное их преимущество, — говорил на польском языке пан Николай Меховецкий, голова-гетман войска Димитрия Могилевского, которого тут считают, не иначе, как истинным государем.
Было немало и тех, кто не верил, а знал, что Димитрий
