от них взгляд. – А жаль… мне кажется, я бы сейчас оленя целиком съела!
Настоящая леди должна кушать как птичка, а лучше – вообще этого не делать, и, уж конечно, не может быть и речи о наслаждении едой. Это опасно, это распущенно, это недопустимо. Как-то я услышал обрывок разговора горничных об Эбигейл: девушки были в ужасе оттого, что гостья ничуть не ограничивает себя в еде и особенно в печеньях. Хрустящих и сладких.
– Я тоже, – согласился я и, сорвав очередную ягоду – крупную, рубиновую, ароматную, – протянул ее Эбигейл. – А помнишь, какие блюда готовила нам миссис Кук?
– Душу бы отдала за вазочку ее печенья! – простонала Эбигейл. – Если бы она у меня была. – Она улыбнулась, и в ее глазах зажглись проказливые огоньки.
– А ее нет?
– В церковных текстах пишут, что нет. – Я не замечал, чтобы она интересовалась подобным, но Эбигейл умела удивлять. – Раньше меня это задевало… – она помолчала, – а сейчас смешит. Думаю, душа есть у всего, что существует в этом и других мирах.
Другие миры… Она говорила так, словно их было много, а не три: земли смертных, земли эльфов и земли фэйри, а между ними – Дороги. Впрочем, почему нет? И хотя мысли об этом вызвали смутную тревогу, холодом оседающую на кончиках пальцах, я представил, как мог бы путешествовать по ним вместе с Эбигейл.
– И у эльфов? – Еловая лапа царапнула меня по щеке жесткими иглами, и вопросительная интонация сменилась раздраженным шипением.
– И у них. – Эбигейл ели не трогали, а может, она просто шла аккуратнее. – Хотя их душа явно отличается. Эльфам нравится… стравливать кого-нибудь, а потом наблюдать, что получится, словно это игра… Крис! – Прохладные пальцы Эбигейл сомкнулись на моем запястье, когда она остановилась и остановила меня. – А что, если Дворы готовятся к войне из-за Эльфа?! Я не хочу, чтобы мой народ погибал ради потехи или жажды мести какой-то высокомерной твари!
Я смотрел в ее обращенное ко мне бледное лицо, в ее распахнутые глаза, в которых плескался целый океан тревоги.
– Тогда он точно опоздает к Источнику, занятый своими интригами при Дворах, – наконец произнес я и чуть улыбнулся, – и мы загоним его обратно.
Поверила ли мне она, когда я себе не верил? Не знаю, но, наверное, нет: тревога не исчезла из ее глаз, а румянец не вернулся к щекам. Эбигейл просто на миг сжала пальцы, словно благодаря за попытку ее успокоить, а потом отпустила мое запястье.
Мы продолжили наше путешествие.
Запись 6
Дороги сменяли одна другую. Я видел леса, горы, реки, озера, пустыни, степи, луга и удивительные здания. Мы шли по мощеным улицам совершенно пустых городов; брели по пояс в высокой, звенящей на ветру траве, среди которой мерцали мириады крохотных искорок; взбирались на холмы, скользя по красной глине; спускались в заболоченные низины, заросшие клюквой и черникой. Под дождем и под палящим солнцем, под небесами, полными сиреневых звезд, и под небесами, вовсе лишенными светил. Мы пили из источников кристальной чистоты, вода в которых была столь студеной, что от нее сводило зубы; купались в озерах, среди кувшинок отражающих лунный свет; жарили на костре дичь и выкапывали из-под земли коренья, чей вкус напоминал ананасы в сахаре. Мы говорили обо всем на свете: о книгах, о вере, о старых легендах и новой моде, о прогрессе и магии, о любимых блюдах и музыке, о сотнях важных вещей и о полнейших безделицах – Эбигейл никогда не была так открыта со мной, даже в долгие зимние дни, проведенные в Мэллоун-холле. Но чем ближе становилась цель, чем громче пело в моей крови волшебство, тем чаще разговоры сменялись молчанием. В нем не было напряженности, недомолвок или обид, только понимание, и это оказалось для меня совершенно новым. Я привык к тому, что наедине с леди молчание бывает только неловким, но Эбигейл… Она шла рядом, в истрепавшейся рубашке, порванных на коленке штанах, без шляпки, веера и перчаток, и не стеснялась этого. Ее не волновали условности – она была только собой и никем больше, даже когда надевала маску благовоспитанной леди. И если бы не Эбигейл, я бы не познал столь многого, не увидел бы столько чудес!
Мы сидели у костра, искры которого взлетали в густо-синее, чернильное небо. Пламя освещало ее лицо, отражалось в глазах, и я украдкой поглядывал на нее, хотя больше всего мне хотелось любоваться ее чертами неотрывно. До Источника Истинного Волшебства остался один переход, и, когда я рассказал об этом Эбигейл, она стала задумчива и молчалива.
– Крис…
Я приподнялся на локте, вопросительно взглянул на нее.
– Мне нужно рассказать тебе кое-что.
Любовь Эбигейл выдерживать томительные паузы, заинтересовав чем-то, всегда меня раздражала, но сейчас я не стал торопить ее. Она не дразнилась, поэтому я просто смотрел на нее и слушал, как потрескивают ветки в костре, как стрекочет сверчок.
– У Источника есть Хранительница, она живет рядом с ним, и считается, что хранит его от смертных и бессмертных. «Только истинно жаждущему откроются двери». – Последние слова явно были цитатой из какой-то книги, Эбигейл произнесла их скучным профессорским тоном. – Уж не знаю, что это значит, куда интереснее другое. Говорят, Хранительница умеет исполнять желания, и именно этим я и хочу воспользоваться. – Она снова замолчала и нахмурилась, отчего между бровями появилась тонкая морщинка. – Но если что-то пойдет не так…
– Например? – прищурился я. Мне не нравилось, куда она клонит. – Ты опять что-то скрыла от меня?
– А ты опять был столь наивен, что решил не спрашивать? – огрызнулась Эбигейл, и между нами словно натянулась струна, грозя вот-вот лопнуть.
Мы удерживали взгляды друг друга, пока я не сдался и не отвел свой. Эбигейл права – я ни о чем ее не спрашивал, потому что после пережитого на кладбище стал ей доверять. Она рисковала жизнью и собственным волшебством, чтобы помочь заточить демона, так зачем же ей отдавать его эльфам? А кроме того… я…
– Я не скрывала, просто не рассказала, – поняв, что ссора не вспыхнет, продолжила Эбигейл. – И Источник, и эльфов сдерживает одно и то же колдовство… Дослушай! – Я дернул уголком губ, но не стал ее перебивать. – Эти печати связаны, но, возможно, одну можно снять без другой. К сожалению, я не знаю эльфийский на том уровне, чтобы перевести точнее, к тому же от всей книги до меня дошла только пара обгоревших страниц, где я и нашла эти строки, но…
– Ты составила карту, разыскала меня и подбила на это путешествие, ухватившись за пару предложений? – негромко спросил я, Эбигейл кивнула. – Очень на тебя похоже!
На ее губах появилась неожиданно робкая, смущенная улыбка, и я усмехнулся, чувствуя, как щемяще и сладко стало в груди. Над головой бесшумно пронеслась ночная птица, и огонь в костре испуганно припал к земле, выбросив сноп искр. Я подкинул еще веток и вновь посмотрел на Эбигейл.
– Источник можно запечатать раз и навсегда, я не знаю точно как, но для этого нужна кровь смертного, тогда волшебство постепенно покинет мир людей, а феи и фэйри уйдут на Третью Дорогу и в Дивный Край… Процесс, который уже идет, станет необратимым. Но, судя по обрывкам знаний, нечто похожее и снимет печать окончательно… Поэтому, Крис, обещай мне, что сделаешь правильный выбор, если что-то пойдет не так, – произнесла она. Я не торопился отвечать, и взгляд Эбигейл скользнул к моей правой ладони. – Обещаешь?
– Что тебе от обещаний смертного? – Я криво усмехнулся и лег обратно в траву, заложив руки за голову.
Эбигейл промолчала, а когда я кинул на нее взгляд, то заметил, что она непривычно задумчива. О чем она думала, пока я злился на ее слова о правильном выборе?
Я чувствовал, что Эбигейл сомневается. «Силкинг использовала фей как какой-то ресурс!» – произнесла она во время одной из ночевок.
Мы обсуждали газетные заголовки и вспомнили произошедшее в Рябиновом доме. В тот же вечер Эбигейл рассказала мне и о том, как в Нодноле пропал ее друг, один из фей Благого Двора, певец и сказитель. Он был первым, кого Эбигейл встретила в Дивном Краю, будучи совсем еще малышкой.
– Светлячок спас меня. – Пламя костра отражалось в ее распахнутых глазах, наполненных тоской. – Мне было семь, я прожила в мире людей слишком долго и едва смогла попасть в Дивный Край. Он нашел меня, отнес к Роднику, а потом выхаживал травами. Позднее я обошла с ним немало дорог и увидела множество чудес, но больше всего я любила, когда он рассказывал истории. Они походили одновременно и на легенды, и на воспоминания, – Эбигейл тепло
