Поначалу дети ели робко, потом отошли от стресса и предались удовольствию, которое растянули на час минимум и все не хотели уходить, пока над столиком требовательно не нависли два негра.
Как я и думал, Борис всю тару, включая бумажные пакеты, сложил в рюкзак под удивленными взглядами афророссиян. Наташка устыдилась и убежала к выходу.
— Ничего, — ворчал Борис, застегивая молнию, — еще попросит свой стакан, знаю я ее!
Я скосил глаза на притихших мордоворотов, которые качали права: они разливали по рюмкам водку, спрятанную в бумажный пакет. Нашли-таки компромисс с сотрудниками!
Возле Макдака Борис, возя ножкой по асфальту, попросил сфотографировать его одного возле припаркованного белого «Линкольна», так он истратил право на личную фотографию.
Я же попросил сфотографировать меня на Манежной площади на фоне гостиницы Москва, потому что еще два года, и тут начнется масштабная стройка, и все изменится. В начале двухтысячных гостиницу снесут, а на ее месте построят похожую.
Гуляли мы, пока нас носили ноги, и домой заявились в половине двенадцатого, набитые впечатлениями, как электричка — пассажирами в час пик.
Завтра нам предстоял не менее, а может, даже более насыщенный день: поездка на Черкизон и ВДНХ. А перед отъездом, послезавтра, дед обещал нам Третьяковку.
Глава 26
Краски вашей мечты
Современники говорили, что подобные Черкизону рынки существовали и в привычное время, но у меня они прочно ассоциировались с детством и юностью — я жил в районе Измайлово, но на месте Черкизона тогда уже возводили высотки, и я так ни разу и не бывал на этом культовом объекте.
И вот мы тут. Масштаб — дух захватывает! Город в городе, даже карту рынка на входе повесили, возле которой вьетнамцы, корейцы или кто они, наперебой пищали:
— Иняе! Иняе!
Если бы не доллары в руках, ни за что не понял бы, к чему они призывают.
Как город делился на районы, так и Черкизон — на зоны, в одной торговали техникой, в другой — бытовой химией, косметикой. Были тут и забегаловки — ну а как без них, когда работники прямо здесь, на рынке, и жили. Говорят, имелись под землей и подпольные цеха, где китайцы трудились не покладая рук. И это только на рынке! Вокруг него торговали прямо из машин или с земли, и нарду было, как в метро.
— Дедушка, а давай тут сфотографируемся? — предложил я.
Сказать, что он удивился — ничего не сказать.
— Какое странное место ты выбрал.
— С ума сошел? — разделила его удивление Наташка, а Борис обреченно вздохнул.
И как им объяснить, что спустя много лет эта фотография будет иметь историческую ценность, как и та, на Манежной площади?
— Извини Павел, но нет, — отрезал дед и повел нас внутрь рынка, инструктируя: — За карманами следить, с земли ничего не брать, особенно — деньги и кошельки.
— Почему? — спросил загрустивший Борис.
— Потому что их специально бросают, — объяснил я, — чтобы потом наехать на того, кто взял. Поднял сто рублей, а скажут — десять тысяч, а ну отдавай назад, это мое. И свидетели найдутся, которые подтвердят: да, он уронил именно столько, десять тысяч. И выпотрошат тебя.
Покупателей тут не просто толпа — рой. Туда-сюда грузчики возят платформы с нагромождением клетчатых сумок — только и успевай уворачиваться. А внутри рынка — какофония звуков, мешанина ароматов готовящейся стряпни, пестрые вывески и бесконечные контейнеры с футболками, джинсами, обувью, очками, ремнями.
Все это выпирало из контейнеров, а в коробках на земле сбывался уцененный неликвид или вещи на распродажу, которые или залежались, или остались маленькие размеры. Наташка, как зачарованная, бросилась к юбкам, но дед схватил ее за руку.
— У входа всегда все дороже, пойдем в середину.
Глаза разбегались от обилия вывесок и товаров, а цены были такие, что хотелось купить все. Ботинки, на какие облизывалась Наташка, у нас стоили 25–30000, здесь — 10–15, а если побродить и позаглядывать в коробки с уценкой, можно найти и за 5000 что-то похожее.
От увиденного сестра ошалела. У нее на руках целое состояние, и можно было полностью сменить обноски на модные крутые вещи.
— Футболки по тысяче, — бормотала она, не веря своим глазам и бегая от контейнера к контейнеру. — Шорты по пять. Это, блин! Блин, фантастика!
Я взял ее за плечи, встряхнул.
— Эй, не будь дракончиком на шоколадной фабрике — утонешь. Подумай, что тебе нужнее всего, возьми сначала это, а потом все остальное, на что хватит денег. А то нагребешь барахла, а главное не купишь. Ну? Что главное?
Наташка вдохнула, выдохнула, лицо ее приобрело нормальное выражение, и она принялась загибать пальцы.
— Зимние ботинки. Куртка. Теплые джинсы на зиму. Босоножки…
Дед отвел нас к закрытому контейнеру, чтобы прохожие и грузчики не толкали. Сестра продолжила:
— Но это если хватит. И сарафанчик. Футболку с Мадонной, как там видела.
— Теперь считай, цены ты видела. И сопоставь с тем, сколько денег есть.
— Давайте уже купим все и уйдем! — взмолился Борис.
Дед проявлял чудеса стойкости и терпел, а я ощутил азарт, как когда ходишь по грибы, ищешь и находишь. Так и здесь можно раскопать вещь за три копейки, которую дома жаба задавила бы покупать.
— Десять плюс пятнадцать, еще десять, — бормотала Наташка, — плюс пять, плюс пять и тысяча… На все хватает!
— Боря, у тебя чего нет? — спросил я.
— Все есть, — буркнул он. — Гуашь заканчивается. И холсты бы, кисти, краски…
— Штанов в школу у него нет, — сказала Наташка. — Они уже короткие. Рубашка страшная. Кеды разлезлись.
Слушая ее, дед приобретал несчастный вид, как мужчина, которого жена поволокла на шоппинг.
— Натка, давай рули, а? — предложил я. — Поможешь брату? Еще и маме нужно купить красивое платье или костюм. Сможешь подобрать? За мой счет, конечно.
И началось. Казалось, мы прошли все ряды по десять раз. Голова кружилась, ноги ныли, но неугомонная сестра таскала нас за собой, подбирая оптимальные варианты и перерывая коробки с уценкой.
Мужья думают, что ходьба с женами по торговым центрам — это ад, а кабинки с зеркалами — врата его. О, нет. Ад — это контейнеры, где надо примерять вещи за занавеской или в проходе на картонке. Некоторые продавцы и вовсе не давали мерять, приходилось прикладывать вещи
