ОДИН ИЗ НОВЫХ ВРАЧЕЙ ПОРАДОВАЛ МЕНЯ, СКАЗАВ, ЧТО ШАНСЫ ПОКИНУТЬ ГОРОД ЖИВЫМ – ПЯТЬДЕСЯТ НА ПЯТЬДЕСЯТ.
Сидя там, мы слышали гул пролетающих вертолетов. Я подошел к выбитому окну, и мне сказали быть осторожным: никто не знал, куда упадут бомбы. Нужно было прислушиваться и быстро бежать в бомбоубежище, если шум двигателя усиливался. Порой вертолеты сбрасывали бочковые бомбы с высоты три километра, и тогда их вообще не было слышно. В таком случае о нападении оповещали лишь взрывы.
Я провел беспокойную ночь, думая о том, что меня ждет в ближайшие недели. Атмосфера в больнице и среди коллег была совсем другой – нервной, напряженной. Эта поездка казалась еще более опасной, чем предыдущая, и я снова подумал, не переоценил ли свои силы.
На следующее утро меня разбудил грохот взрывов. Они звучали где-то вдалеке, но один прогремел совсем близко, и вся больница содрогнулась. Мы с Аммаром надели хирургические халаты и спустились в операционную. Вой сирен приближающихся машин скорой помощи оповестил о поступлении раненых.
ВСЕ ОНИ БЫЛИ УСЫПАНЫ БЕЛОЙ ПЫЛЬЮ, СЛОВНО ИХ ОБВАЛЯЛИ В МУКЕ. У ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА, СИДЕВШЕГО В УГЛУ, ПО СКЛАДКАМ КОЖИ СТРУИЛАСЬ КРОВЬ. ТРИ-ЧЕТЫРЕ ПАЦИЕНТА ЛЕЖАЛИ НА КАТАЛКАХ, ПОКРЫТЫЕ ТАКИМ ТОЛСТЫМ СЛОЕМ ПЫЛИ, ЧТО БЫЛО НЕПОНЯТНО, НА ЖИВОТЕ ОНИ ЛЕЖАТ ИЛИ НА СПИНЕ.
Таковы были разрушительные последствия бочковых бомб. Большинство крупных зданий Алеппо были бетонными, и при попадании бомбы они взрывались облаками токсичной пыли, которая покрывала всех, кто находился внутри и поблизости снаружи. Я подошел к одному из пациентов и не мог разобрать, кто передо мной и в какую сторону была повернута его голова – ее покрывал сантиметровый слой пыли. Мне дали мокрую тряпку – оказалось, это самый необходимый медицинский инструмент, потому что с ее помощью можно было смыть пыль и определить, где у человека лицо. Передо мной оказалась женщина. Я открыл ей рот, который был набит бетонной пылью. Разумеется, она была мертва.
Я подошел к остальным пациентам, чтобы помочь. Такой же толстый слой пыли смыли с маленького ребенка с ужасным осколочным ранением – у него не было нижней части одной ноги и средней части бедра. Кроме того, он явно потерял много крови. Я наложил жгут и позвал анестезиолога, чтобы как можно быстрее доставить мальчика в операционную. Один из новых хирургов явно не разделял моего энтузиазма, поэтому я повернулся к Аммару и попросил помочь. Мы оперировали мальчика почти три часа, но, к несчастью, он вдохнул слишком много пыли и через несколько часов умер.
Вскоре я наткнулся на того нового хирурга, и он сказал, что, по его мнению, вся наша затея была совершенно напрасной: все покрытые пылью пострадавшие, которых он оперировал, в итоге скончались. Он не стал говорить «не утруждайся», но все больше убеждался, что любого поступившего в больницу после взрыва бочковой бомбы ждала смерть. С его точки зрения, я только что прибыл из внешнего мира, толком не понимая, что сейчас творится в Алеппо, а разница по сравнению с 2013 годом, безусловно, была разительной. Тогда у большинства наших пациентов были огнестрельные раны, и мы спасли много жизней – случались недели, когда удавалось спасти каждого, кого к нам доставляли. Этот врач был крайне подавлен происходящим, из-за чего стал чрезвычайно циничным.
НАПРЯЖЕНИЕ БЫЛО НЕВЫНОСИМЫМ, И НЕПРЕКРАЩАЮЩИЕСЯ ЕЖЕДНЕВНЫЕ БОМБЕЖКИ НАНОСИЛИ ЗНАЧИТЕЛЬНЫЙ УРОН ПСИХИЧЕСКОМУ ЗДОРОВЬЮ ВСЕХ СОТРУДНИКОВ БОЛЬНИЦЫ.
День за днем мы видели, как привозили целые семьи, чьи дома были разрушены бочковыми бомбами. Главы семейства среди них почти никогда не было – мужчины либо уходили на поиски пищи, либо участвовали в боях. Большинству детей, которые нам попадались, не было и десяти. Некоторых доставляли уже мертвыми – они были покрыты пылью, но никаких других следов на них не было: они либо умирали от ударной волны, либо задыхались. У других были осколочные ранения от бомб или раскаленных докрасна летящих обломков. Мы часы напролет работали в операционной, изо всех сил пытаясь подлатать раненых и облегчить их страдания.
Слава богу, в середине моей миссии выдалось несколько дней затишья: авиаудары прекратились, и бочковые бомбы больше не сбрасывали. Абу Мухаммадейн вспоминал, каким красивым был Алеппо до войны и как сосуществовали в гармонии все религии и вероучения. У нас зашел разговор о религии и Боге, и я спросил у него, не осталось ли где-нибудь открытой христианской церкви. Как оказалось, одна до сих пор стояла в Старом городе.
Хоть я человек не религиозный – в том смысле, что не хожу каждую неделю в церковь, – все-таки верю в Бога и не раз обращался к нему за помощью, о чем уже упоминал. За предыдущие несколько недель я повидал множество смертей и уже очень давно не ощущал себя столь близко к Богу – у меня возникло огромное желание помолиться. Кроме того, я знал, что Элли при любой возможности во время обеда ходила в церковь, что была рядом с ее работой, и молилась там за меня.
Аммар, я и еще несколько человек отправились вместе с Абу Мухаммадейном на его разбитой машине в М2, еще одну травматологическую больницу неподалеку от линии фронта. Здесь нас встретил фельдшер, который хорошо знал местность и согласился проводить нас до церкви. Мы направились по каким-то закоулкам и в итоге оказались в Старом городе. Уцелевшие дома давали представление о том, насколько красивым был когда-то Алеппо. Мы обошли базар с заброшенными прилавками, после чего проводник завел нас во двор с фонтанами. Каким-то чудом ему удалось их включить, вода каскадами взмыла в воздух, играя на солнце, и появилась радуга. Посреди всех ужасов войны это было невероятно захватывающим зрелищем.
Мы спустились по ступенькам в купальню с голубой мраморной мозаикой, а затем продолжили путь мимо деревянных домов с нависающими над узкими улочками верхними этажами, направляясь к великой мечети Омейядов Алеппо. Построенная в начале VIII века, она предположительно хранила останки Закарии, отца Иоанна Крестителя. В 1090 году было закончено строительство минарета – наверное, он был очень красивым, но из-за бомбардировок практически полностью уничтожен. Сложно было представить былую славу мечети, от нее остались руины. В стенах были отверстия, которые служили бойницами. Было больно видеть столь неуважительное отношение к месту такой необычайной красоты.
