Старый прапорщик оценивающе окинул взглядом Серафима и с широко улыбнулся.
— Ну, ты, земляк, и даёшь! — с восхищением произнёс он, потом чуть не шёпотом добавил: — Ты знаешь, что Баринов этого тебе так просто не спустит?
— Очень надеюсь на это, — серьёзно заметил Серафим…
Во время игры в переглядки со страшим Кумом, Серафиму удалось «подслушать» мысли Баринова.
«Хочешь побороться со мной? Попробуй! Посмотрим, кто окажется наверху… Мальчишка! Ты ещё не знаешь, с кем решил тягаться…»
* * *
Никитич вновь покачал и глубоко вздохнул:
— Ох, парень, не знаю, чего ты добиваешься…
— Справедливости, батя, только справедливости! — перебил Серафим.
— Господи, — Никитич тяжело вздохнул. — Да где ты её видел, эту самую справедливость, сынок?
— Она должна быть! — твёрдо ответил он. — Иначе как можно жить, если нет справедливости?
— Как жить? — вздохнул старший прапорщик и с печалью в голосе добавил: — Ты ещё молодой совсем: со временем привыкнешь, милый…
— Я — никогда! — твёрдо возразил Серафим. — Не только не привыкну, но всеми силами буду бороться за справедливость. Не хочу, чтобы на земле, на которой живу я и будут жить мои дети и внуки, плодилось зло!
Серафим говорил с таким пафосом, в его голосе было столько твёрдости и непоколебимой веры, что Никитич взглянул на него с уважением:
— Господи, и откуда ты взялся такой? — он покачал головой. — Дай тебе, сынок, силы и убереги от подлости людской! — как напутствие, словно молитву, произнёс он.
— Спасибо тебе, батя! — проникновенным голосом отозвался Серафим.
— Да за что, Господи?
— За понимание, батя, за понимание, — улыбнулся Серафим. — Оставайся таким всегда!
— Эх, милый, если бы я всегда был таким, как с тобой, то меня давно бы попёрли отсюда, как говорится, со свистом и безо всякого пособия в дорогу! Так-то вот… — с тяжёлым вздохом пробормотал старый тюремщик: ему вдруг вспомнилась покойная жена, её улыбка, её нежный голос…
— Тяжёлые потери имеют одно положительное качество: они не дают забывать о прошлом и заставляют ещё больше любить того, кто ушёл из жизни, — тихо произнёс Серафим.
Услышав то, что произнёс он, Никитич вздрогнул:
— Откуда ты…
Пристально и с озабоченным удивлением и тревогой старый Никитич взглянул в глаза своего подопечного, но ничего больше не произнёс вслух, лишь покачал головой и очень медленно вышел из камеры.
«Однако, действительно, странный парень… — размышлял старый Никитич, закрывая камеру на ключ. — Иногда так посмотрит, что мурашки по всей коже пробегают и страшно становится… А иногда в его глазах такая боль видна, такое сострадание, что начинает казаться, что нет на земле человека роднее. Такое впечатление, что этот паренёк заглядывает тебе прямо в душу и может читать твои мысли словно газету. Надо же, как он правильно сказал: „тяжёлые потери не дают забывать о прошлом и заставляют ещё больше любить тех, кто ушёл из жизни…“ Как это верно для слуха и понятно для сердца!»
Никитич тяжело вздохнул, покивал головой и медленно побрёл в сторону свой дежурки…
Раздражённый и злой Баринов с большим трудом дождался, когда к нему приведут Барсукова. И как только трое заключённых помогли бедолаге войти в его кабинет, занять место на стуле и устроить его больную ногу на втором стуле, майор недовольно им бросил:
— А теперь выйдите и займитесь своими непосредственными обязанностями: приду проверю! — пообещал майор.
Не успела за ними закрыться дверь, Баринов вовсю разразился матом:
— Вы что, в калек превратились с Дробилиным, что ли, мать вашу?.. Какой-то там шибздик недоделанный сумел разобраться с двумя такими медведями? И вы мне предлагаете поверить в эту чушь? Он что, бейсбольной битой вас обработал или вы сами стучались своими мордами об пол и о стены? Чего своей харей-то крутишь да морщишься, словно и нет твоей вины во всём этом безобразии? Или я, может быть, и не прав вовсе? Отвечай, когда тебя спрашивают!
С каждым словом майора шея Барсукова все больше укорачивалась, а голова все глубже погружалась в плечах, и вскоре подбородок благополучно расположился на груди. Когда майор умолк, Барсуков заканючил гнусавым голосом: вероятно, у него была сломана носовая перегородка:
— Гражданин начальник, мы сами не знаем, как могло Произойти такое? Сначала этот чухонец гребаный мне коленную чашечку выбил, и я свалился как подрубленный… Сначала подумал, что это у него случайно получилось, а потом, когда он и Дробилина вырубил… — в интонации Барсукова к недоумению явно примешался страх: понизив голос, он произнёс голосом заговорщика: — Вы знаете, гражданин начальник, мне кажется, что этот парень обладает какими-то восточными тайнами рукопашного боя.
— Ты чего тут дурака из меня лепишь? Обладает тайнами рукопашного боя, — передразнил майор. — Ты бы его ещё нидзей обозвал или мастером по дзюдо или там карате, придурок гребаный! Надо же до такого додуматься! Сидит тут, гнусавит, горбатого лепит… Ты что, Барсуков, заграничного кино насмотрелся, что ли? — он нервно рассмеялся.
— Вам хорошо смеяться, — с обидой заметил Барсуков. — А он мне ногу и нос сломал!
— Жалко, что башку не отвернул! — буркнул майор. — Это надо же, два таких бугая не справились с каким-то сироткой казанским! — никак не мог успокоиться старший Баринов.
— Это ещё не все… — едва ли не шёпотом произнёс несчастный Барсуков.
— Вот как? — нахмурился майор. — Говори!
— Даже и не знаю, как начать… — смущённо пролепетал тот.
— В чём дело? Он что вас ещё и девочками сделал? — усмехнулся Баринов. — Сидит тут, краснеет, как кисейная барышня, мать твою…
— Ну, что вы такое говорите, гражданин начальник? — не на шутку обиделся Барсуков.
— Да шучу я, шучу! — примирительно проговорил старший Кум. — Говори, что ещё случилось?
— Пока… не случилось… — Барсуков вновь запнулся и виновато взглянул на шефа.
— Хватит крутить! — резко оборвал майор. — Говори прямо!
Дело в том, что мы не выполнили задание ещё и потому, что всерьёз испугались за вашу жизнь… — неуверенно проговорил Барсуков и преданно уставился на Кума.
— Ты чего там лопочешь, Барсук? — майор едва не рассмеялся. — Вы испугались за мою жизнь? Вот уморил так уморил! Ты ничего лучше не мог придумать в своё оправдание?
— Ничего я не придумываю: он сам об этом сказал… — тихо процедил сквозь зубы Барсуков.
— Кто сказал? — не понял майор.
— Так этот и сказал! — он вновь перешёл на шёпот. — Этот сирота казанская, как говорите вы, просил вам передать… — Барсуков вновь замолчал.
— Мне? — майор собрал в кучу все морщины на лбу и уставился на Барсукова. — Очень интересно… И что же этот сиротка просил мне передать?
