Санин заявился, держа в руках бутылку хорошего английского джина и «Швепс-тоник». Вытащил из кармана сотовый телефон, положил на стол.
— Лед есть? — деловито осведомился он и взглянул на Кузьму. Станкевич не произнес ни слова, не без иронической улыбки разглядывая приехавшего Санина, ухоженного, в дорогом костюме, ярком обезьяннем галстуке с золотой бриллиантовой булавкой и такими же, стоящими больше пятидесяти тысяч долларов запонками, часами «Роллекс», всем своим видом олицетворяющего современного преуспевающего банкира. Виталик даже не вписывался в весьма не бедную по интерьеру гостиную дачи, которая тотчас померкла и стала казаться мрачной и убогой. Весь его вид требовал мраморных колонн и пышных фонтанов, фейерверка роскоши и богатства.
— Сейчас лед принесу, — сказал Кузьма.
Санин выглядел именинником и не мог сдержать торжествующей улыбки.
— Что, Белов уже позвонил? — удивился Хозяин, потому что от Людочки звонка еще не было, а она, как обычно, узнает первой, ей докладывают референтки из Кремля, которых она с помощью Станкевича регулярно подкармливала всякими дорогими безделушками.
— Пока еще нет. — Виталик посмотрел на часы. — Но вот-вот должен.
— Считаешь, утвердят тебя?
— Не знаю, — уклончиво проговорил Санин.
— Я думаю, будет Кречетов. Мне Суханов сегодня позвонил, сказал, что Президент ему твердо пообещал, — сообщил Станкевич, больше всего желая досадить этому яркому павиану, в котором Хозяина раздражало все: и его безвкусица, и страсть к дорогим вещам, и непомерное честолюбие, и непроходимая тупость, неумение просчитывать любую ситуацию на десять ходов вперед. Виталик считал всегда на четыре, считая, что этого достаточно.
— Да? — сияние Виталика тотчас померкло.
— А ты уже губу раскатал?
— Что, нельзя помечтать? — обиженно отозвался Виталик.
«Чистый Бальзаминов, — усмехнулся про себя Станкевич. — И как раньше я всего этого не разглядел?»
— Я ведь запретил тебе даже думать о госслужбе, — холодно заметил Геннадий Генрихович. — В чем дело?!
— Это же не госслужба. Это власть.
«Вот придурок, — обозлился Хозяин. — С ним даже разговаривать нормально невозможно».
— Завтра же газеты растрезвонят о твоих любовницах, о замке в Подушкине и назовут тебя вором. На том вся твоя власть и закончится… Захотелось, чтобы прилюдно тебя выставили под зад коленом?
Виталик поморщился: он не любил грубых шуток Станкевича. Кузьма принес лед. Виталик налил себе джина, разбавил его тоником, бросил три больших кубика льда.
— Тебе налить? — спросил у Хозяина Санин.
— Мартини.
Виталик налил Генику мартини, бросил лед, принес ему стакан. Санина уже воротило от этого сытого, хамоватого Хозяина, который разговаривал с ним, как со своим рабом, презрительно и через губу. «Да кто он, черт возьми?! Какого дьявола я терплю его грубые выходки?!»
— О чем ты хотел поговорить? — спросил Геннадий Генрихович.
— Да так…
— Говори, не стесняйся. Ты же знаешь, что от Кузьмы у меня секретов нет.
— Это касается сделки с «Радугой».
— И что?! — недовольно протянул Станкевич и презрительно оттопырил верхнюю губу.
— Мои ребята проверили, вся эта «Радуга» обыкновенная подстава, — стараясь еще сдерживаться и не выходить из себя, начал разговор Виталик. — Нельзя было найти что-нибудь поприличнее? Если налоговая полиция разнюхает, могут быть серьезные неприятности. Раньше ты действовал более осторожно.
— А что может быть? — не понял Хозяин. — Ну допустим, разнюхают, обвинят в преднамеренном присвоении сорока миллионов. Мы, правление, снимем тебя с должности за эти махинации, ты же подписывал договор.
Виталик, потрясенный этим наглым, циничным заявлением, посмотрел на Станкевича, точно желая услышать опровержение, что Хозяин пошутил, и только. Но Геннадий Генрихович, врезав Санину по роже этой фразой, победно улыбнулся.
— Ты это серьезно?
— Вполне. За это ты и получаешь неплохую зарплату, да еще подворовываешь прилично.
Санин напрягся, выдержал паузу, допил джин. У него появилось такое ощущение, точно его с головы до ног облили помоями. И это после того, как он исправно семь лет пахал на Станкевича, рисковал собственной задницей, осуществляя сомнительные операции. Эта мафиозная сволочь решила, что он Фукс и его дело сидеть в тюрьме. Еще никогда в жизни Виталика так не унижали. Даже Кузьма опешил от такого хамского разговора и кривил рот, не понимая, что происходит.
— Мне что, сейчас написать заявление об уходе? — с вызовом спросил Санин.
— Пиши.
Виталик вытащил ручку, оглянулся в поисках бумаги.
— Кузьма, принеси ему бумагу, — нагло усмехнулся Хозяин.
Кузьма принес листок бумаги. Санин сел, написал заявление. Отдал Станкевичу. Тот прочитал.
— Сначала мы проведем ревизию, а уж потом я подпишу. Ты же знаешь, как это делается.
— Договорились, — кивнул Виталик.
Он плеснул себе еще полстакана джина, добавил тоника и льда. Выпил.
— Можешь забрать эту дрянь с собой. Мы ее не пьем.
Санин не обратил внимания на его хамские слова, сунул телефон в карман. Он неожиданно зазвонил. Санин вытащил его, нажал кнопку вызова.
— Я слушаю… Да это я… Понятно… — Последовала странная пауза, во время которой лицо Санина неожиданно посветлело. Он выпрямился, закивал. — Да-да, я понял… Конечно… Завтра буду… Договорились… — Виталик отключил телефон.
— Что? — спросил Станкевич.
— Ничего, — жестко ответил Виталик. — Я же у тебя больше не работаю!
И он решительно вышел из гостиной. Хозяин даже привстал с кресла.
— Догнать? — спросил Кузьма.
Замурлыкал телефон в комнате. Станкевич не ответил Кузьме, снял свою трубку. Звонила Людочка Апухтина.
— Премьер уговорил Президента назначить Санина. Но пока никакого официального решения нет, Белов только что позвонил Санину и попросил его прийти завтра в девять тридцать утра к нему на прием. Я так понимаю, все будет зависеть от этого разговора. Если он пройдет нормально, то в одиннадцать они едут к Президенту и последует официальное назначение. Президент очень хотел Кречетова, но Белов тут проявил неожиданную твердость и переломил ситуацию. Вот так. Ты рад?
— Да… — бесстрастно проговорил Станкевич. — Я хочу тебя видеть.
— Ты этого действительно хочешь?
— Да.
— Мне показалось вчера…
— Тебе показалось, — мягко оборвал он ее. — У меня просто разболелась голова, давление вдруг подскочило. В моем возрасте это бывает, — усмехнулся он.
