Дарья Петровна вздохнула, но ничего не ответила.
Годы шли… Лев Камакин пытался сделать карьеру. Он уже успел поработать мясником на рынке (в ту пору холодильник Камакиных ломился от свежего мяса, а у Льва появился первый автомобиль — подержанный 412-й «Москвич»). Потом Лева работал снабженцем в овощном магазине. А спустя еще какое-то время Дарья Петровна с удивлением узнала, что сын ее — важный человек. Однажды к нему приезжал советоваться сам заместитель директора ЦУМа!
Примерно тогда же Лева обзавелся собственной небольшой квартирой на Чистых прудах. Не забывал Камакин и об образовании. В двадцать два года он поступил заочно в политехнический институт.
2
Шли годы. Дарья Петровна старела. Лева был заботливым сыном, и ей давно уже не нужно было работать, чтобы прокормить себя. Однако она все еще ходила к Брудерерам. Когда сын спрашивал зачем, она просто отвечала:
— Сынок, я к ним привыкла. Я скучаю без них, да и они без меня.
— Но ты для них всего лишь служанка! — горячился Лев.
— А какая разница? — пожимала плечами Дарья Петровна. — Мне там хорошо, а это главное.
Однажды Брудереры пригласили Дарью Петровну на маленький семейный праздник по случаю присвоения главе семьи звания академика.
— А что, если мне сходить с тобой? — спросил вдруг Лев.
— Пойдем! — обрадовалась Дарья Петровна. — Брудереры — замечательные люди. Вот увидишь, они тебе понравятся!
Так Лев Камакин впервые оказался в доме Брудереров.
Профессор к их приходу успел выпить пару рюмок водки и, едва завидев на пороге молодого Льва, воскликнул:
— Так вот он, наш таинственный Монте-Кристо, о котором мы столько лет слышали, но не имели счастья лицезреть! Ну проходите, проходите!
За столом было весело. Водку в семье никто, кроме профессора, не пил, поэтому Брудерер страшно обрадовался, найдя в лице Камакина верного «собутыльника». Вдвоем они легко уговорили бутылку водки, после чего профессора потянуло на разговоры.
— Наука, молодой человек, это великая сила! — проповедовал Брудерер, размахивая в воздухе вилкой с насаженным на нее соленым корнишоном. — Она не просто открывает законы природы, она ими уп-рав-ля-ет!
— А может быть, ей это только кажется? — выразил сомнение Камакин. — Маркс вон тоже думал, что открыл законы общества, но само общество, как выясняется в последние годы, не…
— Я имею дело с законами физики, — горячо возразил профессор. — А они вещь объективная и непреклонная!
— Саша, ты, конечно, прав, но зачем же так кричать? — осадила профессора жена.
— Да ну вас! — обиженно махнул на нее вилкой Брудерер. И снова повернулся к Камакину. — Молодой человек, а как вы относитесь к кубинским сигарам?
Тот пожал плечами и скромно улыбнулся:
— Не знаю. Никогда не курил. Но, судя по тому, что в пору моей юности сигары продавались в советских киосках, курить их — удовольствие ниже среднего.
— Не стоит так уж сильно не доверять советскому вкусу. Просто кубинцы благодарили нас сигарами за помощь, которую мы им оказываем. Между прочим, за границей хорошие кубинские сигары стоят от двадцати долларов!
— За одну коробку? — удивленно поднял брови Камакин.
— Профан! За одну штуку! Так как, хотите попробовать?
— В юности я курил сигареты «Партагос», — сказал Камакин. — А они делались из обрезков табачного листа.
— Хорошие сигареты, — похвалил Брудерер. — Однако…
— Только не вздумайте вонять здесь своими сигарами, — грозно сказала жена Брудерера. — Идите в кабинет, там и дымите!
— Ну что? — посмотрел профессор на Леву.
— Я — за, — весело ответил Камакин.
В кабинете профессор Брудерер достал из большой и очень красивой деревянной коробки две толстые сигары. Одну протянул Камакину, другую взял себе.
— Красивая коробка, — оценил Лева. — С инкрустацией.
— Угу. Это называется хьюмидор, — сказал профессор. — Теперь поступайте как я.
Он достал из коробки маленькое металлическое приспособление, вставил в него кончик сигары и легонько нажал. На конце сигары появилось маленькое аккуратное отверстие.
— А я читал в каком-то детективе, что кончик сигары отгрызают зубами и выплевывают, — сказал Камакин.
— Профаны! — фыркнул Брудерер. — Этого ни в коем случае нельзя делать.
— Почему?
— Повреждается структура табачного листа, — объяснил профессор. Он протянул Камакину приспособление. — Ну-ка теперь давайте вы.
Вскоре они уже дымили сигарами, развалясь в мягких кожаных креслах, как какие-нибудь английские лорды в библиотеке клуба. Профессор снова заговорил о физике, и о том, как она меняет нашу жизнь. На этот раз Камакин не возражал, а лишь поддакивал время от времени и вставлял дельные (он очень старался, чтобы они были именно дельными) реплики.
— Вот вы говорите, что физика открыла людям двери в новый мир. Но ведь она же может с легкостью их и закрыть.
— Может, — кивнул профессор. — Но на то мы и люди, чтобы брать на себя ответственность. В конце концов, мы созданы по образу и подобию Божьему. А Бог — творец новых миров. Прогресс не остановить, мой юный друг, какими бы опасностями он ни грозил человечеству. Вы, кстати, по какой линии работаете?
— По торговой.
— Зря. У вас пытливый ум, вы могли бы стать ученым.
— Возможно, — кивнул Камакин. — Но меня вполне устраивает избранный мной путь.
Расстались Камакин и профессор Брудерер настоящими друзьями. Пожимая профессору руку, Лева дал ему слово заходить иногда в гости. И слово свое сдержал.
С тех пор они виделись довольно часто. Лева заходил по вечерам за матерью, чтобы отвезти ее домой. Профессор делился с юным другом своими идеями, рассказывал ему об исследованиях, которыми занималась его лаборатория.
— Кстати, — сказал он как-то, — вы ведь у нас, кажется, по торговой части?
— Что-то вроде этого.
— То, над чем я сейчас работаю, будет иметь для нашей страны и прямой коммерческий интерес.
— А над чем вы работаете? — заинтересовался Камакин.
Профессор лукаво улыбнулся:
— А вы умеете хранить тайны?
— Не думаю, — ответил Камакин.
Профессор рассмеялся:
— Ну тогда я вам точно расскажу. Только не сейчас. Заходите ко мне в субботу, часиков этак в семь. Выкурим по сигаре, а если моя благоверная позволит, то и пропустим по рюмке водки.
— Обязательно зайду, — пообещал Камакин.
В субботу он явился в назначенный час. Профессор был весел, то и дело с довольным видом потирал ладони. После того как сигары были раскурены, профессор блаженно прикрыл глаза и сказал:
