Книга Сердца небес - Кэтрин Вилтчер

Наивная.

Я такая чертовски наивная.

Они роятся вокруг нас, слетевшись, как пчелы на мед, от их дорогих лосьонов после бритья меня тошнит. Я чувствую руки на своих бедрах, заднице, груди… Я никогда не чувствовала себя такой незащищенной, такой оскорбленной. Одна девушка пытается оттолкнуть руку мужчины, и охранник за волосы втаскивает ее внутрь. Я слышу, как нарастают и затихают ее крики, когда девушку избивают за неподчинение.

Мы не скот. Мы стоим меньше. Этих девушек покупали и продавали столько раз, что у них больше нет документов, удостоверяющих личность. В глазах правительств их больше не существует. Они просто рабыни, которых можно использовать и надругаться над ними по своему желанию. Половина из этих девушек, возможно, даже не выберутся отсюда живыми.

Политики. Главы государств. Президенты. Королевские особы. Голливуд.

Я ненавижу их всех со страстью, от которой у меня перехватывает дыхание.

Некоторых девушек сразу же тащат наверх, и к своему ужасу обнаруживаю, что я одна из них.

Нет, нет, нет!

Этого не может быть.

Наши камеры запечатлели еще не всех.

Судьба жестоко обошлась со мной. Я слишком потрясена, чтобы сопротивляться, когда меня толкают вверх по широкой открытой лестнице. Я спотыкаюсь на своих высоких каблуках, и ледяные пальцы больно сжимают мое запястье. Я пытаюсь отстраниться, и мою голову дергают за волосы назад. Я кричу, и мои глаза начинают слезиться от боли.

— Я надеюсь, тебе нравится кричать, сука, — нараспев произносит голос мне в ухо. — Сегодня вечером я сломаю тебя по-своему.

Бежать некуда, когда меня тащат по коридору в сторону спальни. Тот, кто держит меня в руках, должно быть, очень важен. Два здоровенных телохранителя следуют за нами по пятам. Он открывает дверь и вталкивает меня внутрь. Я больно падаю на пол, вскрикивая, когда колеными чашечками врезаюсь в плитку, а он поворачивается, чтобы обратиться к своим людям.

— Никто не входит и не выходит. Поняли?

— Да, сэр.

Он хлопает дверью и подходит, чтобы встать надо мной.

— Вставай, — его голос холоднее стали. Беспристрастный. Безразличный. Кое-как я поднимаюсь на ноги и встаю, покачиваясь, перед ним. — Я никогда не видел тебя раньше. Ты, должно быть, одна из Ивановых. Бедный, мертвый Иванов. Скажи мне, сука, ты оплакивала своего хозяина?

Я киваю, полная решимости продолжать притворяться, пока Джозеп не придумает план, как вытащить меня отсюда. Мои украшения все еще на месте. Где-то поблизости они с Петровым наблюдают за тем, как все разворачивается.

— Говори.

— Да, — шепчу я, набираясь смелости поднять голову.

Мужчина передо мной напоминает мне брата Данте. Высокий и худой, с такими же жестокими чертами лица — мертвые глаза, тонкие губы. У него также славянский разрез скул, как у Петрова и, в меньшей степени, у Романа.

Русский.

Его волосы седые и он начал лысеть. У его лосьона после бритья ядовитый аромат. Он пахнет богатством, эгоизмом…

Испорченности.

— Как тебя зовут?

— Мия, — лгу я.

— Ты американка? — сказанные слова придают его губам еще более жестокий изгиб. — Ну, я уже давно такую не пробовал… Ты награда Севастьяна Петрова за качественно, blyat’, выполненную работу. И он действительно любит хорошо вознаграждать нас.

Я понятия не имею, что значит «blyat’», но у меня такое чувство, что ничего хорошего.

— Раздевайся.

Я замираю. Моя нерешительность дорого мне обходится. Следующее, что я понимаю — левая сторона моего лица взрывается жгучим жаром. От удара я снова падаю на колени, но прежде чем успеваю отдышаться, меня дергают за волосы, кожа головы кричит в агонии, и швыряют к большой кровати с балдахином. Подойдя, он разворачивает меня и снова бьет, на этот раз по губам. Я падаю спиной на матрас, мой мир превратился в камеру пыток, полную шока и боли.

Моя нижняя губа пульсирует. Я чувствую, как влага стекает по моему подбородку. С моего тела срывают платье, но я слишком занята тем, что тону в агонии, чтобы остановить его.

— Нет, пожалуйста, не надо, — плачу я, но он бьет меня кулаком по ребрам, чтобы я заткнулась. Стону и задыхаюсь, умоляя сохранить мне жизнь, но побои не прекращаются.

«Мне так жаль, Данте. Я подвела тебя».

Я сворачиваюсь в клубок, чтобы уменьшить урон от его ударов. В то же время я смутно осознаю громкий глухой удар, а затем боль резко прекращается.

Мое сознание сейчас подобно поршню, который вталкивает меня в комнату и выталкивает из нее. Должно быть, я приближаюсь к небесам… Я так сильно ощущаю присутствие Данте, эту ауру тьмы и опасности, которая сводит меня с ума. Чувствую его запах, такой сильный, такой мощный, такой мужественный. Клянусь, я даже слышу его голос, выкрикивающий нецензурные слова по-испански, которые пропитаны напряжением. На полу у кровати происходит какое-то движение, окрашенное дикостью, которая так хорошо мне знакома.…

Майами. Прошлый год. Данте.

Данте.

Движения на полу стихают. Мягкие руки гладят меня по волосам. Это прикосновение… такое нежное, такое желанное. Не такое, как ранее. Это песня о любви, которая воссоединяется с моим сердцем.

— Ив, ангел мой, mi alma, ты меня слышишь? Пожалуйста, детка. Мне нужно услышать твой голос.

Я со вздохом возвращаюсь в полное сознание.

— Данте?

— Спасибо, черт возьми!

Он здесь. Он действительно здесь. Он стоит на коленях на кровати рядом со мной. Он прижимается своим лбом к моему, пока его тепло, как жизненная сила, возвращает меня к нему.

Я начинаю плакать. Громкие болезненные рыдания облегчения. Он так хорошо выглядит и пахнет. Моя любовь. Мое все.

— Ты вернулся ко мне. Ты вернулся ко мне.

— Мне жаль, Ив. Мне так чертовски жаль. Простишь ли ты меня когда-нибудь? Твое лицо, мой ангел… Посмотри, что он сделал с твоим прекрасным лицом, — его голос срывается на стон. Он выглядит самым сломленным человеком, какого я когда-либо видела.

Приподнимая свои ноющие плечи с кровати, я прижимаю его к своей груди, смачивая черные волосы своими слезами. Теперь я в более ясном сознании. Ощущаю отвратительную вонь под его запахом и мускусный запах этой комнаты. Красный. Все красное. Его руки, лицо, белые простыни…

— Где он? — шепчу я. Данте отстраняется в сторону, открывая вид на неподвижное тело нападавшего на меня. — Он мертв?

— Скоро будет. Я хочу, чтобы его последние минуты на этой земле были испытанием тех мук, которые он причинил тебе… которые причинил тебе я.

Данте спокойно снимает с меня браслет, ожерелье и заколку для волос, те, в которых находятся камеры, и кладет их в карман. Горечь моей неудачи почти невыносима.

Все это было напрасно.

Почти.

— Я хочу