к Венди, в крайнем случае к Брюно.
– Черт! – простонала Эсме, пытаясь высвободить ногу из стремени.
Приподнялась, получила удар по ногам, упала, перевернулась, сумка под животом, уткнулась носом в листья, голову прикрыла руками. Второй удар пришелся по колену. Кто-то знал ее слабое место, она вывихнула колено и очень долго его лечила. Боль поднялась чуть ли не до солнечного сплетения. И тут ее ударили в плечо. Эсме подняла глаза, узнала того, кто бил, и у нее вырвался отчаянный крик, опустошивший легкие. Больше она не считала удары.
Кто-то плюнул ей в лицо, кто-то отнял сумку, вокруг витал аромат Дамы жезлов. Эсме никак не могла спасти план Бойни, ее избили, ограбили. Мысли путались, под плащ набилась сырая земля. Боль повсюду, сердце колотилось в горле, кровь стучала в висках. Зодиак заржал. Все потонуло в синеве.
Синей была и четвертая тень, появившаяся на склоне.
«Все кончено, – смирилась Эсме. – Прощай, Краеугольный Камень. Прощайте, друзья».
Она закрыла глаза. Но когда открыла их, четвертый уже вырвал палку у третьего и заехал ногой в чей-то нос. Великану дал под колено и заставил вертеться как балерину. Раздавал тумаки направо и налево, сейчас…
Сейчас нанесет последний удар посыльной…
Эсме свесилась, как тяжелый мешок, когда спаситель перекинул ее через седло Зодиака, подобрал трубочку, сунул в сумку, а сумку повесил лошади на шею. Потом похлопал Зодиака по крупу, отправляя в путь. Зодиак не шевельнулся. Ехать? Куда? Он ждал, что его направят. Нет. Молчание. Разбойники между тем встали на ноги. Дескать, мы пошли.
Зодиак чувствовал: самая дорогая ноша с ним. Он инстинктивно выбрал направление: на другой конец острова. К единственному другу.
41
Зодиак брел сквозь ночь, а Эма и Лукас снова одолевали глинистую равнину. Медицинская сумка, как всегда, казалась тяжелей на обратном пути. И ноги отяжелели от усталости, едва поднимались, хотя башмаки совсем износились и мало весили. Эма сунула замерзшую руку в карман Лукаса, и он ее грел как мог. Другой рукой она все время проверяла сверток, переданный женой скрипичного мастера.
Тибо двигался вместе с ними. У него была скорость ветра, и прозрачными пальцами он раздвигал ветки на пути. Больше ничем не мог им помочь.
– Есть вещи, недоступные мертвым, – подумал он на полдороге, вспомнив о руках в кармане плаща.
На рассвете они добрались до каменистой обледенелой стены. И мгновенно уснули, будто умерли. Бледное солнце заглянуло в окна всех трех этажей, высветило пылинки, забытые веником, и сам веник, брошенный в углу. Примерно в полдень Эма и Лукас услышали крики. Подошли каждый к своему окну и увидели мушкетеров, которые суетились вокруг удивительного коня.
Грязь и пена покрывали бока Зодиака. Он едва дышал. За двенадцать часов пути он только один раз немного поспал стоя. Конь ослабел от жажды, река катила перед ним свои воды, но он не припал к ним – настолько изнемог.
Как только Эма и Лукас появились на берегу, Миляга сложил руки рупором и крикнул:
– Это посыльная короля!
Он повернулся к Дворняге:
– Как думаешь, она за нами?
Дворняга потрогал волосы Эсме, слипшиеся от крови.
– Думаю, нет. Похоже, ей крепко досталось. Доктор Корбьер! К вам пациент!
Эма и Лукас не верили собственным глазам. Эсме никогда бы не приехала сюда по собственной воле. Она избегала всего, что могло бы навлечь на нее подозрение в дружбе с мятежниками. Появиться в окрестностях башни Дордонь – смертельный риск. Нет, Эсме была без сознания добрую часть пути. Где-то в Центральной провинции упала с Зодиака, на секунду пришла в себя и вновь отключилась из-за невыносимой боли. Зодиак привел ее в чувство, подышав в ноздри. Эсме нашла в себе силы, чтобы сесть в седло, заправить поводья за пояс, и вновь погрузилась в черный водоворот.
Лукас принес Эсме на руках и положил на стол в кухне. Эма засучила рукава. Лукас завязал конский хвост, Эма прикрыла косынкой тугие завитки волос. Оба, доктор и его помощница, тщательно вымыли руки. Они отлично знали свое дело и мгновенно оценили серьезность повреждений. Повсюду синяки, но ничего не сломано, кроме колена. Голова в крови, но рана неглубокая. На голову наложили повязку, на колено – лубки, плечо перевязали шарфом. Осталось привести Эсме в сознание. Холодная вода не подействовала, пощечины тоже. Эма перерыла все полки и отыскала уксус.
Эсме вдохнула, открыла глаза, приподнялась с трудом и в панике принялась искать сумку. Увидела Лукаса, нахмурилась и, сдерживая подступающие слезы, снова опустилась на стол.
– Что ты тут делаешь, доктор Корбьер? – едва ворочая языком, прошептала она, не сомневаясь, что находится во дворце. – Мне так больно, что они мне сломали, подлецы?
– Думаю, колено.
– Точно, колено. Больно адски.
Эсме вцепилась в руку Лукаса.
– Дай мне что-нибудь. Но только не шарики.
Эсме изо всех сил напрягала мозг.
– Что же ты тут делаешь? – повторила она.
– Эсме… – окликнула ее Эма.
Посыльная медленно повернула голову в ее сторону. Эма с уксусом в руках, в стареньком платье улыбалась ей, стоя между связкой лука и тыквой. Непослушный завиток выбился из-под синей косынки, серебряная подвеска сияла на полинявшем платье. Жанровая сценка. Картина, для которой позировала Дама жезлов. Эсме решила, что у нее галлюцинация. Потом почувствовала, что сильно дрожит и лежит голой спиной на чем-то холодном и жестком.
– Что я тут делаю? – спросила она едва слышно. – Что я делаю голая на вашей кухне?
Взвилась, словно в нее ударила молния, откинула одеяло с криком:
– Сумка! Моя сумка! Подлецы!
Соскочила со стола, но ее подвело колено, и она распласталась на полу. Боль пронзила электрическим током, Эсме вновь потеряла сознание.
– Наша Голубка полностью вменяема, – вынес заключение врач, – это болевой шок.
Лукас решил отнести Эсме наверх, в комнату, но намучился с лестницей: оберегаешь голову, страдают ноги, и наоборот. В конце концов он уложил ее на свою кровать.
– У нас нет хорошего обезболивающего, – печалилась Эма, которая поднялась вслед за Лукасом. – Ивовой коры недостаточно, хорошо бы маковых зерен. Я схожу в больницу вечером, если ты с ней посидишь.
Лукас ничего не ответил. С тех пор, как они поселились в башне Дордонь и Эма была ни жива ни мертва, а Лукас отсчитывал ложки супа, они ни разу не расставались. Трудно признаться в этом друг другу, а еще труднее – самим себе, но мысль о разлуке – сродни ампутации, словно между ними сформировалось незримое общее тело из общей боли, тягот, надежд и тепла, необходимого, чтобы одолеть суровую зиму.
– Лучше тебе остаться дома, Эма. Может, у свекольников в их роскошной палатке найдется что-нибудь крепкое?
– Хорошая мысль.
Эма отправилась за реку, а Лукас сидел и пристально вглядывался в Эсме. Узкий нос, впалые щеки, выступающие скулы – красивое лицо, своеобразное. Губы приоткрылись, обнажив не совсем ровные зубы. Да, это Эсме, но Лукас не узнавал ее, она закрылась, ожесточилась. Он решил ее не тревожить.
Эма вернулась с бутылкой водки и
