— Да. Я думаю, в тебе очень много любви. Так много, что ты боишься выпустить ее наружу. Я думаю, мужчина, которого ты разрешишь себе полюбить, станет самым счастливым человеком на свете. И твои дети тоже.
Молли повернулась и увидела, что Джейни стоит рядом, с лицом, мокрым от слез. Как у нее самой.
— Но сначала, Молли, — тихо сказала Джейни, — ты должна научиться любить себя. Потому что ты достойна, чтобы тебя любили.
— Я тебя люблю, — послышался тоненький голосок Бутча. Он стоял в дверях. — Ничего, что я тебя люблю?
Джейни с улыбкой посмотрела на Молли.
— Вот видишь. Непредубежденное мнение. Конечно, он ведь мужчина, а все мужчины тебя обожают. Поцелуй его, потом отыщи Лиззи, и поезжайте домой. Домой, Молли. Кажется, теперь ты знаешь, где твой дом.
Глава 26
Дождь лил и лил. К вечеру он стал только сильнее.
Молли с детьми пообедала в пиццерии, потом позвонила миссис Джонни и предупредила, что они пойдут в кино и вернутся только к ужину.
Не то чтобы ей не хотелось ни с кем встречаться…
Она виделась с Домиником за ужином, но он был страшно занят, три раза вставал из-за стола, чтобы ответить на телефонные звонки, затем и вовсе исчез. Они с Тейлором закрылись в офисе.
Лиззи согласилась, что тащиться под дождем к театру — неприятное занятие, и поэтому они с Молли репетировали в гостиной, пригласив миссис Джонни и Бутча в качестве зрителей. В десятом часу вымытые и накормленные дети отправились спать.
И у Молли остался целый вечер, свободный для размышлений. А размышлять Молли совершенно не хотела. Поэтому она позвонила Джерри домой и попросила его найти трех ведущих на Манхэттене специалистов по ушным заболеваниям.
— Джерри, это для друга.
— Маргарет, кажется, я не давал повода подвергать сомнению свою благонадежность.
Молли сморщила нос.
— Я знаю, Джерри. Ты — само благоразумие. Ты сможешь связаться с ними к завтрашнему дню? Позвони мне на сотовый.
— Может, удобнее факсом? Моя секретарша пришлет. Или вы снова переезжаете?
— Нет, Джерри, я еще не уволилась. По-прежнему здесь.
— Отрадно слышать, что вы нашли работу по душе, но я спрашивал не об этом. А теперь прошу меня извинить, у меня сегодня гости.
— Подкармливаете сослуживцев?
— Нет, Маргарет. Возможно, вас это шокирует, но у меня есть близкие друзья.
— Ой, Джерри, прости. Я, наверное, отрываю тебя от бурного веселья?
Джерри ответил таким тоном, что у Молли чуть сосулька на носу не выросла.
— Прошу прощения?
— Ничего, Джерри, пустяки. Можешь идти. Мне очень нужны эти специалисты, не забудь.
— Да, Маргарет, вы уже говорили. Послушайте…
— М-м-м?
— Вы ведете себя осторожно? Я знаю, что вы сидите с детьми Лонгстрита, что само по себе заслуживает всяческих похвал. Но они люди театра.
Молли улыбнулась трубке.
— Джерри, я же не собираюсь сбегать с бродячим цирком.
— Только потому, что вам это еще не приходило в голову. Не забывайте, ваши деньги — всегда привлекательная добыча.
— Джерри? — спросила Молли. Улыбка сбежала с ее лица. — Я разве не привлекательная?
— Это само собой, юная леди. Вы очень обаятельная молодая женщина. — Молли нахмурилась: в его голосе звучала почти нежность.
— Спасибо, Джерри. Очень приятно. Неожиданно, но тем более приятно.
— Э… да. Простите, меня ждут… гости. Не пропадайте.
Молли кивнула и только потом сообразила, что ничего не сказала вслух.
— Джерри…
— Да, Маргарет, — ответил он, вновь став неприступным дельцом.
— Ты… Джерри, я тебе нравлюсь?
— Простите?
— Я тебе нравлюсь, Джерри? — снова спросила она уже громче. — Я для тебя просто работа или друг?
Джерри молчал так долго, что Молли даже решила, будто он повесил трубку. Но это на него не похоже. Он всегда любил, когда последнее слово оставалось за ним.
— Маргарет, вы всегда были для меня бесконечным источником тревог, непредсказуемой, всегда прекрасной, часто грустной, сложной для понимания дочерью двух в крайней степени эгоистичных людей, которых я знал и на которых вы не похожи благодаря собственному неподражаемому стилю. Я горжусь вами, Маргарет, по-настоящему горжусь. А теперь доброй ночи, вы и так меня надолго задержали.
— Спокойной ночи, Джерри, — сказала Молли, но управляющий уже повесил трубку. — Спасибо.
Она оставила сотовый заряжаться, переоделась в черный облегающий шелковый пеньюар, забралась в постель и нажала «пуск» на пульте телевизора.
Она хотела посмотреть новости, но, переключая каналы, наткнулась на передачу, в которой учили, как из даровой автомобильной рухляди смастерить настоящий карт.
— Что-то из ничего. Ладно, посмотрим.
Затем показывали серию про бурную жизнь одного приемного отделения. Больше всего Молли поразил энтузиазм врачей и медсестер; когда у трехлетнего малыша, сбитого грузовиком, не оказалось никаких серьезных травм, кроме нескольких порезов и синяков, она даже прослезилась.
Не выключая телевизор, она подошла к окну и попыталась сквозь дождь и темноту разглядеть театр. И там, и в кабинете Доминика горел свет.
Чем они занимались? Искали способ уволить Синару, как сказал Дерек? Джерри упомянул, что Доминик «человек театра», но ведь он к тому же еще и бизнесмен. Вдруг он отнесется к этому как несущий убытки бизнесмен?
— Это не твое дело, — сказала себе Молли. — Ты и так уже достаточно сделала.
Она прошлась по комнате, посмотрела на фотографии, о которых спрашивал ее Доминик, и решила позвонить подруге в Калифорнию — блондинке в зелено-голубой тунике от Ральфа Лорана. В ее гардеробе были только такие вещи. Здесь почти полночь, но с Калифорнией несколько часов разницы.
Нет, не стоит. Сюзи сразу спросит, как у нее дела, а что ей ответить? Лучше она почистит зубы, ляжет в постель и попытается уснуть. Она так устала. Завтра, немного успокоившись, она поговорит с Домиником. Если он все еще с ней разговаривает.
— Ух, какой он был сердитый, — сказала она своему отражению в зеркале над раковиной. Изо рта у нее торчала зубная щетка. — Надеюсь, таблетки ему помогли.
— Я не принимаю таблетки, а тебе надо быть благоразумнее, когда разговариваешь в одиночестве.
— Доминик? — воскликнула она, обернувшись. Зубная щетка по-прежнему была во рту, а душа очутилась в пятках. — Я думала, ты в… подожди, я прополощу рот.
— Такого поворота дел я не ожидал. — Он протянул ей полотенце. — У тебя на подбородке осталась паста. — Он стер белый след и посмотрел ей в глаза. — Без макияжа ты мне тоже нравишься. И пахнешь приятно. Мятная моя. Я думал, ты сбежала.
