В последние дни апреля Лёва рвался в Берлин. Но его умение раскрывать в оставленных немцами городах законспирированные агентурные сети было слишком востребовано в дни стремительного наступления Красной армии, и ему не удавалось вырваться хоть на один день.
На этот раз он задержался в Праге, там ситуация была особенно сложной из-за того, что взятие столицы Чехии сопровождалось восстанием жителей города против немецких оккупантов. В результате многие документы немецкой комендатуры были уничтожены восставшими — кто знает, из ярости или из предосторожности. Неслучайно работа Лёвы и его подчиненных затянулась глубоко за полночь. Обычно каждый вечер ему предоставлялась возможность связаться по специальному телефону с центральным отделом СМЕРШа, чтобы доложить, используя секретные коды, о достигнутых за день результатах.
На этот раз он позвонил так поздно, что пришлось долго ждать ответа. Наконец трубку сняли, и неуловимо знакомый мужской голос устало произнес:
— Я вас слушаю.
Стараясь понять, чей это голос, Лёва прочел приготовленную заранее шифровку, и, пока ее не слишком быстро записывали, его вдруг осенило: да это сам Абакумов! И, храбро нарушая субординацию, он осмелился попросить:
— Виктор Семенович, вы не забыли о моей сестре, Ольге Чеховой? О знаменитой кинозвезде? Она ведь немало для нас сделала! А в Берлине положение сейчас опасное, особенно для такой красивой женщины, как моя сестра.
Конечно, Лёва рисковал, хотя и знал, что Абакумов ценит его как сотрудника, но у начальства такого ранга от благосклонности до полного неприятия всего один шаг. Но он также отлично знал об обстановке в Берлине и не мог рисковать жизнью Оленьки. И к счастью, Абакумов не рассердился и даже пообещал, что о его сестре позаботятся, на что Лёва проникновенно сказал:
— Буду благодарен вам по гроб жизни.
Оленька
Как она ни старалась, сон не шел к ней — Оленька вспоминала свои фотографии на обложках иллюстрированных журналов, где она была снята рядом с нацистскими лидерами, и ее охватывали сомнения; оценят ли победители ее личные заслуги? Под утро она заснула беспокойным хрупким сном. И снились ей какие-то кошмары — бегства, погони, преследования, падения с высоты, иногда в пропасть, иногда в темную глубину воды.
Едва поднявшись с постели, Оленька выглянула в окно: пусто, ни одной машины. Тишины, конечно, тоже не было — со всех сторон что-то грохотало, трещали автоматные выстрелы, взрывались гранаты, но человеческих голосов слышно не было. Приедет ли за ней кто-нибудь — кто и когда? И хорошо это или плохо?
Прошло время обеда, но никто так и не объявился. Оленька поднялась в свою оранжерею, но там все было в порядке. Оставалось только ждать, и это было невыносимо.
Вечером к воротам виллы подъехал наконец джип, и Оленьку в сопровождении двух офицеров Красной армии увезли в штаб Белорусского фронта, расположенный в военно-инженерном колледже, в пригороде Берлина Карлсхорст. Там полковник Шкурин из СМЕРШа провел первый допрос — на редкость мягкий и уважительный. Создавалось впечатление, что ему даны соответствующие указания.
На следующий день, 30 апреля, протокол допроса Оленьки полковником Шкуриным был вложен в специальный конверт вкупе с сопроводительным письмом, подписанным начальником отдела СМЕРШа Белорусского фронта генерал-лейтенантом Александром Вадисом, и отослан начальнику СМЕРШа генерал-полковнику Абакумову. Вадис был человеком далеко не второстепенным — на следующий день после встречи с Оленькой он по срочному приказу из Москвы был командирован в Берлин на поиски трупа Гитлера.
Оленька прибыла в Познань, по-немецки Позен, — город в Польше, только в феврале освобожденный Красной армией, и оттуда на военном самолете срочно была отправлена в Москву. Странно, но никто ее не обыскивал, не досматривал и не проверял ее багаж. Всю дорогу она думала, зачем она им нужна, что они от нее хотят.
В аэропорту ее встретил майор какого-то особого, судя по погонам, рода войск. В длинном коридоре, по которому они шли к выходу, Оленька не увидела ни одного гражданского пассажира, а единственными чемоданами были Оленькины. Скорее всего это был военный аэропорт. Майор погрузил ее чемоданы в трофейный «опель», и они выехали на шоссе.
С замиранием сердца Оленька смотрела из окна машины на русскую землю — перед ее глазами проносились незабытые картины ее юности. Она узнавала и не узнавала то, что она видела. Дома мелькавших деревень и поселков были вовсе не похожи на уютные немецкие коттеджи, многие из которых теперь были руинами. Наконец машина въехала в Москву, миновала Белорусский вокзал. Именно с Белорусского вокзала Оленька двадцать пять лет назад покинула Россию. Память об этом вернулась к ней с удивительной силой, она понятия не имела, что помнит вагоны, плотно набитые бывшими австро-венгерскими пленными, среди которых она была единственной женщиной. Чтобы не привлекать к себе внимания, она, несмотря на жаркую погоду, надела тогда на голову старый пуховый платок, завернулась в большую шубу своей покойной свекрови и тихой мышкой просидела двое суток в углу за спиной своего фиктивного мужа Ференца Яроши.
Пока она вспоминала свой отъезд, «опель» успел доехать до небольшой площади, названия которой она не знала, и свернуть направо на Тверской бульвар. Оленьку охватила дрожь — следом за ним шел Пречистенский, бульвар ее юности.
— Мы поедем по Пречистенскому бульвару? — спросила она своего молчаливого спутника.
— По Пречистенскому бульвару? — не понял майор. — А-а, вы имеете в виду Гоголевский? Нет, мы свернем направо на улицу Герцена.
— Очень прошу вас, — взмолилась Оленька, — давайте проедем мимо моего дома на Пречистенском! А потом развернемся и поедем куда надо!
Она была такая красивая, что майору трудно было ей отказать, тем более что его инструктировали обращаться с ней уважительно.
— Поезжай прямо, — приказал он водителю, — развернемся на следующем перекрестке.
Увидев знакомый дом и подъезд, она вцепилась в рукав майора:
— Остановитесь, остановитесь хоть на минутку! Это дом моего детства!
Сделав одну уступку, он не видел, почему бы и второй раз не выполнить просьбу прекрасной пассажирки. Машина остановилась, и Оленька приникла к окну. Кто-то вошел в подъезд, и ей показалось, что это вбежала она, а навстречу ей сейчас скатится с лестницы Мишка Чехов. И она заплакала — ведь эта встреча навсегда роковым образом изменила ее жизнь.
