Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
– Деточка, ты беременна, – сказала она мне, тридцати с хвостиком-летней тетке. – Давать тебе направление на аборт?
Я за ширмой молча натягивала колготки. Доктор еще подписала что-то в моей амбулаторной карте и оглянулась:
– Что молчишь-то? Рожать, что ли, будешь?
Я вышла из-за ширмы. Обе женщины – доктор и сидевшая с ней на приеме медсестра – такая же энергичная и старая, только толстая и с крашеными волосами, обе смотрели на меня. Я пожала плечами. Та уверенность, которая пришла ко мне в туалете аэропорта Шарля де Голля, куда-то улетучилась. «Рожать…» Легко сказать! Я представила свою тесную комнатушку, лица родителей, причитания мамы о ее несбывшихся надеждах, хмурое молчание отца… С работы уволят, мужа нет…
Я сказала:
– Можно еще подумать?
Медсестра проворчала:
– Раньше надо было думать.
Докторша отвернулась и снова стала что-то записывать в карту.
– Думай, но недолго! – сказала она, больше на меня уже не глядя. – Месяц тебе остался – потом соображать будет уже поздно!
– Я скоро решу, – сказала я, взяла свою сумку и пошла к выходу из кабинета.
– Возьми ее на контроль, – я услышала, как сказала докторша про меня медсестре. – А то сначала они думают, а потом младенцев по помойкам разбрасывают! – Что ответила ей медсестра, мне было уже неслышно. Я торопилась на работу.
Во-вторых, к моему удивлению, мои весьма скучные производственные обязанности теперь стали казаться мне более интересными. Знакомясь с новой продукцией нашей фирмы, распаковывая новые коробки с различными мазями, кремами, лосьонами для лица, я стала представлять себе людей, которые их упаковывали. Мне было бы интересно увидеть их, узнать, кто они такие, давно ли живут в тех местах, откуда приходила продукция (а она не всегда приходила из самой Франции), европейцы они или африканцы, арабы или выходцы из Чехии, Словакии, а может даже, и из наших мест? Я переводила содержание этикеток и представляла себе женщин, которые будут покупать эту продукцию. Для чего она им? Чтобы лучше выглядеть? Скрыть некоторые недостатки, чтобы кому-то понравиться или просто чувствовать себя более уверенно? Мне почему-то даже захотелось, чтобы эта, пока еще мало известная французская фирма вдруг стала у нас популярной, приносила пользу. И теперь я уже не просто принимала и отпускала какой-то безличный товар – я получала удовольствие от того, что мне удавалось убедить какую-нибудь женщину им воспользоваться. И что удивительно, наши девчонки, те, которые раньше относились ко мне ничуть не лучше, чем к обыкновенному предмету офисной мебели, теперь стали разговаривать со мной и иногда даже не только по работе. А еще более удивительным стало то, что это меня нисколько не раздражало, а, наоборот, радовало.
С Ленкой у меня установились прочные, хорошие производственные отношения. Настоящими подругами по возращении из Парижа мы с ней не стали, в гости друг к другу не ходили, подарки не дарили, но иногда вдруг ни с того ни с сего на своих рабочих местах перемигивались и старались друг дружке помогать. Но о своих отношениях с Валерием Ленка мне больше не рассказывала, а я не делилась с ней своими проблемами.
Так прокатился месяц, потом другой. Первый триместр моей беременности подходил к концу. Чувствовала я себя, в общем, неплохо – даже немного поправилась, и это мне шло. Некий азербайжанец в овощной палатке, ранее никогда не обращавший на меня никакого внимания, теперь вдруг стал выбирать мне яблоки покрасивее и, объявляя их стоимость, заглядывал мне в глаза и делал скидку. Эти мелкие эпизоды меня не волновали, однако я до сих пор не знала, что мне делать с главным – с тем существом, что зрело внутри меня.
За эти три месяца я уже практически не вспоминала своего прежнего друга. Не вспоминала я и Михаэля – случайного отца того существа, судьбу которого я должна была решать. Самое главное, что было неясно, кто в случае рождения ребенка будет меня содержать. С работы уйти было смерти подобно. Родителей я по-прежнему своим существованием старалась не обременять, здрасьте, до свидания, и запиралась в своей комнате. Их вопросы в случае открытия моей беременности были бы для меня невыносимы. Но и убить маленькое существо, которое нуждалось во мне, я не могла. И я не знала, на что мне решиться.
Решение пришло без меня, в лице той самой крашеной медсестры, которая обходила патронажем грудных младенцев нашего участка. Разбирая амбулаторные карты по ячейкам ящика – кого на учет, кого в регистратуру, она натолкнулась на мои заведенные при единственном посещении два листка.
– Кто такая? – спросила про меня докторша, когда сестра показала ей мою карточку с вопросом, куда эти два листка положить. Медсестра меня вспомнила.
– То ли на аборт, то ли на сохранение.
– Да она небось уже давно сходила в частную клинику и сделала там все, что надо! – предположила врач. Но медсестра, еще тридцать лет назад привыкшая честно исполнять свои обязанности и до сих пор никак не расставшаяся с этой привычкой, пробегая мимо нашего дома, сунула в почтовый ящик записку: «Срочно зайдите в женскую консультацию!» Записку нашла моя мать.
– Танечка, зачем тебя туда вызывают? – Мать испуганно смотрела на меня. – С тобой что-нибудь случилось? Ты заболела?
Я молчала.
Мать решительно поджала губы и сказала:
– Таня, я ведь схожу туда и все узнаю. Но ты ведь не ребенок, чтобы скрывать от матери такие дела.
Я подумала: «Ну, вот она и настала, эта минута. Сейчас начнутся вопли, причитания, стоны, увещевания, укоры…»
Я села в коридоре на скамейку, сняла сапоги и погладила еще в Париже натертую пятку. Она теперь почему-то постоянно чесалась, хотя никаких следов прежней мозоли не было и в помине.
– Доченька! – Мать стояла в дверях, загораживая проход. Я поняла, что она от меня не отстанет. Внезапно я вспомнила свое видение у собора Нотр-Дам: площадь старого морга для бедноты, себя, лежащую у стены в мокром платье, и мать, рыдающую надо мной. У нее тогда было лицо точь-в-точь как сейчас. Мне стало ее жалко.
– Ничего страшного! – я постаралась как можно спокойнее улыбнуться. – У нас на участке работает хороший гинеколог. Она вызывает меня на профилактический осмотр.
– Ой! Ну, ведь выросла ты уже, а все равно мне врешь! – Материно лицо драматически сморщилось, и я вдруг заметила, что за те последние годы, когда я, поглощенная своей жизнью и измученная ее постоянным недовольством, не обращала на мать практически никакого внимания, она очень сильно переменилась. И изменилась не к лучшему: постарела. В фигуре, в руках и в посадке головы появилось что-то хронически печальное, как будто она пережила большое горе. Я почувствовала жалость и раздражение. Неужели так уж надо убиваться из-за несбывшихся надежд? Из-за того, что твой ребенок не сумел воплотить в жизнь твои, а не его собственные замыслы?
– Не те у нас сейчас времена, чтобы кого-то вызывать на профилактические осмотры! – грустно сказала мать.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90
