Книга Круговая подтяжка [= Экзотические птицы ] - Ирина Степановская

Давление опять упало практически до нуля. Толчки сердца не прослушивались, компьютерный мозг вычерчивал на экране прямую линию. Тина дала разряд, Аркадий навалился на грудную клетку больной и ритмично стал нажимать на ребра. Кости хрустнули в нескольких местах, и Тина закричала:

– Осторожней, ты что! Мишка за сломанные ребра размажет нас на патологоанатомической конференции так, что сами костей не соберем!

– А что я могу сделать, если у пожилых женщин кости ломаются сами собой? Я и так давлю еле-еле. Иначе сердце не запустить.

– Еще даю разряд! – сказала Тина, и на коже грудной клетки, ниже сморщенной старческой молочной железы, появилось новое красно-бурое круглое пятно. Но экран упорно высвечивал прямую линию. Валентина Николаевна почувствовала, что покрылась потом и не может вдохнуть. Ей стало казаться, что это она сама лежит в палате реанимации, маленькая, сморщенная, худая, и из носа и изо рта у нее торчат белые полиэтиленовые трубки.

– Все, мы ее теряем, – донесся голос Барашкова.

– Ну неужели ничего нельзя сделать? – хотелось громко закричать Тине, но она не смогла и стала беспокойно перебирать в воздухе руками, мычать, трясти головой, пытаясь освободиться от трубок, что-то понять, объяснить и позвать кого-нибудь на помощь, но все было зря.

«Я сейчас умру», – решила она и почувствовала, как покрывается липким потом паники. В следующий момент над ней высоко проплыли лица мамы, отца, сестры Леночки, потом мужа и сына.

– Пустите меня! – закричала она, но вместо крика у нее вырвалось рыдание, по щекам заструились слезы. Кто-то начал ее трясти. – Пустите! Мне больно! – замычала Тина и вдруг, услышав над собой какой-то голос совсем из другого мира, поняла, что она жива, спит и ее опять мучает привычный кошмар. Она с трудом разлепила веки. Ресницы были влажны. Да, она действительно плакала во сне.

– Тина! Очнись! Уже почти полдень!

Как давно она не видела мужчину, что стоял сейчас перед ней? Три дня? Неделю? Или больше? Она не могла вспомнить. В ее комнате царили беспорядок и полумрак, на любимых когда-то шкафах из карельской березы лежал по меньшей мере месячный слой пыли, золото-сиреневые ирисы на стеклах буфета, казалось, увяли. Из окна доносился унылый звук, похожий на стук дождя, а рядом с ее измятой постелью стоял Владимир Сергеевич Азарцев – совершенно чужой, в новой, незнакомой ей куртке. С выражением недоумения и брезгливости на лице он осторожно держал двумя пальцами за горлышко почти пустую бутылку из-под красного вина. Этикетка была заляпана бурыми потеками. Азарцев поглядел бутылку на свет.

– Кажется, портвейн, – произнес он. – Слава богу, не «Агдам». Какой-то чуть-чуть получше. Но ты даже не потрудилась достать бокал. Пила прямо из горлышка.

– Это всего лишь на ночь, – ответила Тина и вздохнула. Кошмар медленно высвободил сознание, и хотя с трудом, но она вернулась в действительность – в свою комнату, в шум дождя, который лил, не переставая, со вчерашнего вечера. В груди еще продолжало теснить, и хотелось дышать глубоко, как после бега на стометровку. Азарцев переместил взгляд с бутылки на нее и весьма красноречиво, осуждающе замолчал.

– Я пью только на ночь, вместо снотворного. – Тина продолжала говорить, чтобы только он отстал, хотя все, что она произносила, было правдой. Ей надоело оправдываться. Это был не первый подобный разговор: она пыталась ему объяснить, пыталась. Но он не понимал, насколько ей страшно. – Мне снятся кошмары. Каждую ночь. Они меня мучают. Я боюсь спать. – Теперь она говорила это равнодушно, бесцветным голосом и как-то вскользь подумала, что надо бы опустить голову, чтобы Азарцев не видел ее распухших век – в последние месяцы Тина выглядела отвратительно. И еще нужно быстро встать, уйти в ванную, там плеснуть в лицо холодной водой и хотя бы расчесать волосы, но вместо этого она лежала в своей фланелевой застиранной ночной рубашке, неподвижно, не в силах шевельнуться.

«Ну и пусть! – сказала она себе. – Пусть видит! Пусть оставит меня в покое. Я погибший человек. Моя жизнь пошла прахом, коту под хвост!» Где-то внутри слабо пискнул ее детский голосок: «Зачем? Зачем ты все портишь? Почему не ценишь его? Чем, как не заботой, можно объяснить, что он не бросает тебя, приходит по утрам, заезжает днем, хотя ему нужно торопиться в клинику, – и все для того, чтобы не дать тебе окончательно спиться?» «Пусть не приходит, – подумала она. – Я не хочу».

– А ты еще помнишь, – сказал Тине Азарцев с нажимом на последних словах, – что у женщин ниже, чему мужчин, естественный уровень фермента алкогольдегидрогеназы? Поэтому они спиваются чаще и быстрее мужчин.

Тину унизило это «еще помнишь».

Азарцев подошел к окну и раздернул шторы. Тине бы хотелось, чтобы за окном цвела весна, как та, двухгодичной давности, когда они с Азарцевым снова встретились. Но та весна безвозвратно прошла, как проскочили потом за ней лето и осень, и очередная зима, кстати, на редкость теплая. И повторился новый круг весны и лета, уже не такой радостный. И теперь в окно опять противно, мелко стучит настоящий осенний дождь.

«Какое тебе дело до моей алкогольдегидрогеназы?» – зло, упрямо хотела спросить Азарцева Тина. Все тело ее сковало ледяным холодом, небо и язык невозможно сушило, и все ее мысли были сосредоточены на том, что, как только Азарцев уйдет, она доберется до остатков вина в бутылке, и тогда ей станет немного легче.

– Надо встать и умыться! – Азарцев сдернул с нее одеяло. Теперь он не смотрел на нее, но Тина знала, что боковым зрением он все равно может видеть, как задралась на ней старая байковая рубашка и обнажила отекшие ноги и смятую простыню с заплаткой посередине.

«Пусть уходит сегодня. – решила Тина. – Ни к чему притворяться и нечего больше терять».

– Не встану, пока не уйдешь, – сказала она. – Я хочу жить так, как хочу. Отдай одеяло. Я мерзну.

Азарцев, ни слова не говоря, взял одеяло, бутылку, унес их в кухню, ушел туда сам, и вскоре Тина услышала шум текущей из раковины воды.

«Варит кофе, – подумала она. – Я не хочу кофе. Какого черта?» – мысленно она проследила путь унесенной бутылки, наверняка поставленной теперь в кухне на стол, и машинально облизала пересохшие губы.

– Послушай, принеси мне из ванной халат, – попросила она и, как только Азарцев прошел в ванную, стараясь не шуметь, как можно быстрее вскочила с постели. При этом ее качнуло, она пролетела вперед, уцепившись за косяк, чтобы не упасть. Из незаклеенных окон по ногам зверски дуло, но сейчас ей было на это плевать. Бутылки на столе не было. Тина лихорадочно огляделась и обнаружила ее в мусорном ведре, а в раковине розовели следы мутной жидкости. Оказывается, на дне бутылки был осадок. Но его, между прочим, тоже можно было пить. В гневе она обернулась. Азарцев стоял за ее спиной, с халатом в руках и, проследив направление ее взгляда, горько усмехнулся, разгадав ее хитрость.