головой. — Но, с другой стороны, все имеет свой конец. Умирают даже звезды. Смерть — это нормально. Прожить слишком долго — значит увидеть, как рушатся основы твоего мироздания. Лучше уж забвение.
— Тогда почему бы не позволить друкари убить тебя?
— Потому что у меня есть гордость. Смерть себе выберу я сам, а не кто-то другой.
Лес вокруг них превратился в дебри. Земля под ногами стала, выражаясь мягко, неровной. Обломки скал торчали под самыми странными углами, повсюду виднелись поваленные деревья. Птицы какого-то не поддающегося идентификации вида перепархивали между ветвей, а на границе поля зрения крались стаи тощих, напоминающих шакалов хищников, перекликаясь друг с другом странными мелодичными голосами, похожими на детское пение. Фабий прочистил горло.
Квин оглянулся:
— Что?
— Почему здесь?
Квин повернулся обратно к тропе:
— А почему не здесь?
— Каков вопрос, таков и ответ, — буркнула Савона. Она подняла глаза и остановилась. — Это что… хижина?
Фабий проследил за ее взглядом.
Строение впереди действительно напоминало хижину — квадратное сооружение, вкопанное в склон утеса и укрытое между деревьев. Дом из грубо отесанных бревен. Крыша, покрытая дерном и снегом. На верхушке торчала печная труба, и Фабий ощутил запах древесного дыма на ветру.
— Да. Я сам ее построил.
Квин резко свистнул. Из подлеска выскочили несколько косматых четвероногих фигур и устремились к ним. Псы были уродливыми, шкуры щетинились окостеневшими наростами и чешуей. Окружив Квина, они заскулили как младенцы и принялись лизать ему руки и лицо раздвоенными языками.
— Как-то не очень роскошно, — заметила Савона.
— Мне нужен был дом, а не дворец.
— Вспоминаю охотничьи домики, которыми владела моя семья, когда я был маленьким, — сказал Фабий. — И псы у нас тоже были. Уродливые зверюги.
Он опустился на одно колено и щелкнул языком. Одна из собак отделилась от стаи и осторожно потрусила к нему. Обнюхивая протянутую руку, она обдала его вонючим дыханием, а капающая слюна разъела краску на перчатке. Квин щелкнул пальцами, и зверь бросился обратно. Фабий поднялся.
— Это что, сад?
— Вроде того. Почва здесь… сложная. — Квин указал на сыромятный полог, служивший дверью. — Идем внутрь. Скоро пойдет снег. Это не так приятно, как можно подумать.
В хижине было тепло. Дом строился под рост и вес легионера, с укрепленными полами и высоким потолком. На стенах висели мохнатые шкуры, на грубых полках стояли книги и свитки различной давности. Фабий изучил содержимое ближайшей.
— Не помню, чтобы ты любил науку, Нарвон.
— В одиночестве человек учится ценить определенные вещи. — Квин подошел к камину и начал подбрасывать хворост из корзины в тлеющие угли. — Садитесь, если хотите.
— Здесь же нет стульев, — заметила Савона.
— По мне, так сидеть вполне можно и на полу. — Квин даже не взглянул на них.
Фабий заметил останки комплекта терминаторских доспехов модели «Тартарос», собранные и выставленные на импровизированной раме из кости и дерева. Доспехи видели и лучшие века, и Фабий задался вопросом, работают ли они вообще. Квин проследил за его взглядом.
— Еще работают, — заметил он. — Но я их больше не ношу. Нет повода.
— А хочешь, будет?
Квин снова обратился к огню:
— Может, тебе лучше рассказать, зачем ты пришел?
— Ветеран-тессерий Квин, — официально обратился к нему Фабий, — я проделал долгий путь, чтобы найти тебя. Как твой лейтенант-командующий, я прошу, чтобы…
Квин запрокинул голову и рассмеялся:
— Лейтенант-командующий! Ты?
Фабий запнулся.
— Да. За отсутствием остальных, я — единственный старший офицер. Нужда заставила и все такое.
— И кто решил, что в этом появилась нужда?
— Нас осадили со всех сторон. Кто-то должен был взять командование на себя.
— И ты выбрался из своей паутины исключительно по доброте душевной, да? — Квин покачал головой. — Паук, ты никогда не годился в командиры.
— Не называй меня так.
Квин глянул на него:
— Прошу прощения, брат. Я забыл.
— Нет. Ты не забыл. Ты пытаешься напомнить, где мое место. Так же, как это обязательно нужно было делать всем моим братьям. Паук, паук, паук. Как будто паутина, которую я плел, предназначалась исключительно для моей пользы. — Фабий отвернулся. — Всегда одно и то же. Благодаря моим крови и поту Третий вообще существует, и все равно я — объект вечных насмешек. Клоун, танцующий для вашего развлечения.
— Не разыгрывай передо мной оскорбленную невинность, Фабий. Мы никогда не были друзьями. И ты мне никогда не нравился. — Квин обвиняюще выставил палец. — Мне прекрасно известно, что ты сделал, чтобы спасти нас. Как знаю и то, что цена этого решения перевесила пользу.
Фабий помешкал с ответом.
— Это спорный вопрос. Все, что я сделал, я делал по необходимости.
— Просветитель все мне раскрыл, Фабий. Он показал мне, как ты убивал наших братьев и перемалывал их кости на удобрения. Ты вырастил легион заново на порченой земле. Предательство было посеяно в нас с самого начала и твоей рукой. Еще до Лаэра, еще до Хоруса… до всего этого. Мы все были прокляты, даже не понимая этого, — из-за тебя.
— И ни слова благодарности. Я взвалил на себя это бремя охотно и с радостью…
— Ты взвалил его на себя, чтобы спастись. — Квин поднял топор. — Тебя в первую очередь всегда заботила собственная шкура, Фабий. У тебя никогда не было ни братьев, ни друзей. Даже Фулгрим был для тебя всего лишь коллекцией образцов.
— Это он так сказал?
Теперь настала очередь Квина запнуться.
— Нет. Нет, он любит тебя. Даже теперь.
— Значит, ради этой любви я должен его увидеть. — Фабий помолчал. — Мне нужна его помощь. Мне нужна твоя помощь. Иначе все, ради чего я трудился, будет напрасно.
Квин некоторое время молчал.
— А зачем ты пришел ко мне?
— Ты единственный, кто знает, где спит Фулгрим.
— Спит? Это такие слухи ходят?
Фабий смолк, обдумывая смысл сказанного.
— Хочешь сказать, что он не спит?
Квин удивленно покачал головой:
— Он же не король из какой-то старой европской сказки. Он не ждет, пока мы докажем, что достойны. Мы ему просто наскучили.
— Ты разговаривал с ним.
— Однажды. Он… сильно изменился.
— Я это помню. В Граде Песнопений. Он…
— Нет, — перебил его Квин. — Хуже, чем тогда. Чем меньше времени он проводил среди нас, тем меньше от него оставалось. Вместо этого он превращался в нечто другое. В нечто… — Он нахмурился. — Я не знаю, как это объяснить.
— Он един с Темным Князем, — тихо сказала Савона. — Его мысли — это мысли Слаанеш. Его поступки — поступки Слаанеш. Он — клочок бога в человечьем обличье.
Квин кивнул.
— Да. Не самое плохое объяснение.
— Что он сказал? — против собственной воли спросил Фабий.
— Для тебя ничего интересного.
Фабий
