очень горазно там гоняют, ну кто что, кто что там. Разные претензии идут. Потом кончились претензии эти все, и дядя направился туда, к царю. Идет с котомкой, в лаптях. Офицер ему встречу бежит:
— Куда ты, бродяга, лезешь! Здесь царь приехадчи, царь молодой, разные претензии, идут, смотр войска. Куда ты идешь? Кругом!
— Да я тоже, — говорит, — иду к царю, у меня тоже есть претензии.
Ну никак — идет и идет. Он:
— Кругом!
Никаких не спрашивает!
— Иди ты подальше, я тоже к царю иду.
Прибегает этот офицер к полковнику.
— Вот, не могу ничего сделать, — говорит, — бродяга лезет, лезет, идет, никого не спрашивает, к царю тоже есть претензии.
Полковник сам побежал. Сабля, шашка в руках. Побежал, поднял шашку.
— Кругом! Бродяга, куды ты лезешь! Ты смотри: там царь… разные претензии… осмотр войска идет!
— Иди ты к чертовой матери! У меня тоже есть к царю претензии! Вы думаете, нету? Тоже к царю иду с претензиями.
Он замахнулся было шашкой-то, а царь-то и…
— Нельзя, нельзя, — говорит, — товарищ полковник! Пускай, пускай, подходи, подходи, дядя! А может быть, у него тоже есть претензии?! Пусть расскажет, всё дело уладим, всё дело будет хорошо.
Ну, раз царь так сказал («На свое место, — говорит, — полковник!»), он стал на свое место. Приходит тот к царю.
— Ну что, дядя, какие претензии у вас?
— Да вот, — говорит, — претензии: в Семеновском полку было так и так. Вот такого-то числа, не помню, — говорит, — безвинно расстреляли первейшего солдата в Семеновском полку. Был Семенов — расстреляли его. Да еще разводящего и караульного начальника — тоже безвинно. В общем, весь караул. И вот похоронили, зарыли в яму безвинно…
Он тут рассказал очень много кое-чего.
— Ну ладно, — говорит, — дядя, становитесь на левый фланг в строй, пристраивайтесь.
Он в лапотках побежал туды на левый флангу пристроился.
Идет разводящий, евонный товарищ-то. Приходит, тоже:
— Да, — говорит, — тут много неполадков в Семеновском полку. Вот я знаю да что ты сделаешь, ничего не поделаешь.
Ну, тоже рассказал много очень.
Третий — караульный начальник — пришел.
— Становитесь, пристраивайтесь на левый фланг! — Всех пристроил.
Кончились все эти претензии, больше никто ничего не говорит.
— Ну, — говорит, — товарищи офицеры, я приказываю: чтоб через пять — десять минут ваши жены все были бы здесь на смотре! И вот здесь в одну шеренгу пускай они строятся.
(Чтобы и евонная-то женка пришла бы!) Ну, дали команду, пришли женщины эти все, построились.
Уж тут чего не узнать жене мужа родного! Будь хоть царем, хоть пастухом, хоть чем хошь, так родного мужа уж узнала. Ну, узнала, так что ты тут, тут уж царь, нечего говорить, поздно уже. Да. А он:
— Ну-ко там, с левого фланга, дядя, подойдите ко мне!
Подошел. Сразу к царю. Рядом стал.
— Товарищ полковник, подойдите ко мне! Подошел полковник.
— Товарищ полковник, раздевайте всё свое обмундирование, передайте вот этому человеку. И ты, дядя, раздевай свое обмундирование, передавай ему.
Быстренько этот сапожник-дядя скинул лапти, сейчас выдернул всё, стоит уж наготове. А этот офицер-полковник пока ремни тут эти, знаешь, застежки, да расщепляет, да неохота еще, видишь, да, ну, все-таки раз приказ царя — разделся. Этот дядя сейчас цоп брюки (не скинет — так сдернет!), обулся, оделся, Стоит у царя рядом, шашка в руках уже, сабля. Ну, а этому полковнику:
— А вы, полковник, на левый фланг пристраивайтесь туда, на левый фланг.
Тот пошел туда в лапотках, на левый фланг.
Второй идет там, товарищ евонный, разводящий. Приходит.
Дядя тут третьего вызвал — караульного начальника.
— Ну-ка, — говорит, — дядя, укажите, — говорит, — из-за какой женщины такого Семенова солдата-то расстреливали?
— Вот, — говорит, — там стоит… (Можно бы сказать тут плохо, так…) Бродяга, — говорит, — там стоит, вот эта.
— Ну-ка, — говорит, — женщина, подойдите, подойдите сюда!
Та, видишь, подошла.
— Ну, дядя, — говорит, — давай снимайте голову саблей, шашкой у этой женщины.
А у него рука не подрожала — взял да махнул, голова полетела. А другие женщины-то там офицеров стоят в строю, так все задрожали. Думают, у всех уж срубит головы.
Ну, срубил голову. Потом говорит:
— Вот, товарищи, я назначаю командиром Семеновского полка вот этого человека. Будет командиром полка. Второй будет помощником его. (И третьего тоже… поставил большим начальником.) И командуйте Семеновским полком! Так командуйте, чтоб плохого не было бы. А этого, — говорит, — полковника — строевой дайте хорошенько, пускай он на ногах так издохнет, гоняйте его покрепче, пускай он так…
Ну что ж еще? А потом он уехал.
— До свиданья! — распрощался, говорит: — Надо мне еще много частей на смотр ехать, некогда тут мне, поеду.
Поехал. Они остались тут командовать.
(Ну что ж, пожалуй, и кончать можно.) Приехал домой. Конечно, он тут немножко пожил еще царем, а потом он уехал искать, свою невесту Анастасию Кирпитьевну, за тридевять земель, в тридесятое царство.
Туда приехал к Анастасии Кирпитьевне, а там уже девятнадцать женихов сватали ее. И сватать как приедут, а она не пойдет, король прикажет-их в подвал бросят. Там уже девятнадцать человек в подвале, сватухов, он двадцатый приехал. Тоже захотелось, видишь, к Анастасии Кирпитьевне. Его тоже в подвал туда. А кормят их там немножко: овса бросают в дырку-то, прорублена дыра в полу, ну пить воды немножко дадут. Живые еще там. А некоторые-то недавно попавши, так еще бодро чувствуют, а некоторые уж овяли. И вот некоторые-то и говорят там:
— А, — говорят, — и ты захотел к Анастасии Кирпитьевне! Вот посидишь здесь, так не захочешь. Овса поклюешь — не захочешь, — говорят, — ничего.
А у него, когда он царем-то поступил, так в царском дворце, знаешь, всё было: гусли-самогуды, скатеретка-хлебосолка. Всё с собой взял он для всякого случая.
Ну что ж, он пожил там маленько, день прошел. Под вечер разостлал скатеретку-хлебосолку — всё на столе стало, пей-ешь досыта, хватит. И выпить есть красненького, и всё, всё. Ну, и там они ожили все, в этом подвале-то. Да. Потом гусли-самогуды завел, — Что такое? — говорят. — Только двадцатого человека туда бросили — и все ожили так, и песни поют уже. Что такое, — говорят, — у тебя?
— Да есть, — говорит, — у меня штука вот.
— А что за штука?
— А, — говорит, — она непродажная, только, — говорит, — заказна.
— А что за заказ?
— Ну, заказ небольшой тут. Вот, — говорит, — ваша дочь; пускай в отдельную комнату пойдем и пускай вот подолок поднимет выше колен, покажет ноги — и всё больше, я эту штуку вам отдам, скатеретку-хлебосолку.
Отдал.
Ну, потом он гусли-самогуды завел-так тоже там
