мебель, оставшуюся от матери, лавандовой восковой мастикой, или как ступаю по персидским коврам, или как смотрю на наши викторианские картины. Лежа в этой кровати, я представляю себя в нашей спальне, на шикарных итальянских простынях с ручной вышивкой, купленных в медовый месяц.
— Что стало с вашим домом?
— Поселили элитную семью.
— Должно быть, вы ужасно скучаете.
— Знаете что? Вроде бы при мысли о незнакомых людях, топчущих мои ковры или едящих на нашем веджвудском фарфоре нашим столовым серебром, я должна содрогаться от ужаса, но нет. После смерти Дэвида мне стало плевать на весь этот хлам. Я бы отдала целую улицу в Кенсингтоне за еще один его поцелуй.
Они немного посидели молча, слушая лязг сцепок и свистки охраны, доносящиеся с железнодорожных путей неподалеку.
Внезапно издалека послышался новый звук: гул военных грузовиков, потом — топот сапог солдат, спрыгивающих на землю, бряцание оружия и приглушенные команды.
— Они и здесь! — ахнула Роза.
— Куда вы пойдете завтра? — озабоченно спросила Сара.
— Понятия не имею. В центр, наверное.
— У вас есть другая одежда?
Роза оглядела себя. Единственная ее одежда — белая блузка и черная юбка, которые она надела, когда вернулась домой из УБС, — измялась и запачкалась. Есть еще легкий макинтош с поясом, темно-синяя маленькая шляпка да пара голубых кожаных перчаток.
— Сойдет и так.
— Подождите минутку.
Сара вернулась с перекинутым через руку яркосиним, как прованское небо, плотным блестящим материалом.
— Я много лет хранила платье Марины, даже тайком протащила его сюда, хотя и знала, что надеть уже не придется. Вам оно отлично подойдет. Наденете его ради меня?
Глава тридцатая
Суббота, 1 мая
Заснуть никак не удавалось. В голове у Розы мелькали люди и лица: Оливер, Хелена и ее нерожденный ребенок, Ханна, Селия, родители… Тело свело от напряжения, мышцы упорно не хотели расслабляться. Прошлое, дремавшее в глубинах подсознания даже в самые темные моменты бессонных ночей, сейчас всплывало на поверхность.
Она думала о старом режиме.
В Союзе категорически не приветствовались воспоминания о прежних временах, и во всех молодежных организациях, на курсах для матерей и собраниях соседей постоянно напоминали о необходимости борьбы с коварной ностальгией. Существовало даже расхожее выражение: «Мысли огради стеной, оставив прошлое позади». Чтобы случайные воспоминания постепенно поблекли и выцвели, как фотографии на солнце, их следовало замещать размышлениями о будущем.
И все же сейчас перед Розой прокручивался калейдоскоп картинок детства, насыщенных яркими впечатлениями и запахами. Вот они всей семьей едят рыбу с жареной картошкой на набережной в Брайтоне, вот бродят по Бокс-хилл, а папа рассказывает им разные истории. А вот с соседскими ребятишками разыгрывают пьесу в саду, и Селия в своем бело-розовом балетном платье блистает в главной роли…
Когда Роза ненадолго задремала, ей приснился отец, стоящий на коленях и пропалывающий клумбу, а рядом с ним — вынюхивающий что-то в траве Ролло. Отец оборачивается навстречу входящим в калитку полицейским. «У нас есть основания полагать, что ваша дочь Роза — враг Союза и государственная изменница», — заявляют они. Отец встает, стряхивает землю со старых молескиновых брюк и поворачивается к полицейским, сияя от гордости…
Только после этого она наконец крепко заснула под тихое поскрипывание плавучих домов, пришвартованных у берега в мутных водах канала, пока серая луна медленно скатывалась к горизонту.
На рассвете она встала, умылась, причесалась и надела синее платье. Сара оказалась права: оно пришлось точно в пору, а цвет усиливал выразительность глаз.
Как странно, что мать Оливера сшила это платье. Разглядывая себя в зеркале, Роза на секунду представила в нем Марину и задумалась, что бы сказала о ней эта отважная женщина. И будет ли у ее родителей, особенно у папы, шанс когда-нибудь познакомиться с Оливером. Роза тут же отбросила эти мысли, горькие и пустые.
Накинув пальто, она надела шляпку и тихо вышла на улицу.
По разбитым тротуарам Роза миновала дома и вышла к широкому лугу, раскинувшемуся перед каналом. Открывшийся простор наводил на мысли о бесконечных возможностях, и девушку внезапно охватило желание так и идти вдаль, не останавливаясь, скрыться в другой реальности. Никогда еще будущее не казалось столь неопределенным. Неизвестно, что принесет наступающий день.
После вчерашнего дождя на траве сияли капли росы, отражая солнечные лучи. В небе парил ястреб-перепелятник. Невдалеке паслись коровы и лошади. Роза стояла, вбирая в себя насыщенный запахами трав воздух. Все казалось новым и свежим, как в первый день творения. Внезапно, что-то почувствовав, она обернулась и увидела в отдалении молодого рыжего оленя, который, замерев и настороженно подняв уши, глядел на нее немигающими черными, как лесные ягоды, глазами. Это продолжалось примерно минуту, и Роза мысленно улыбнулась, осознав, что впервые в жизни чувствует себя спокойно, несмотря на то что ее разглядывают. Но тут олень испуганно дернул ушами и исчез в подлеске. Роза заметила осторожно ступающую по влажной траве женскую фигуру в черном.
— Я тоже иногда прихожу сюда по утрам, — сказала Сара, подходя. — Перед работой. Когда хочется ощутить себя самой собой. Сегодня у меня совсем мало времени: уборщицам велено прийти в библиотеку пораньше из-за официального визита.
Они молча пошли назад через луг. Розу не покидала тревога, и, помимо нее, со вчерашнего вечера беспокоило что-то еще. Точнее, кое-кто.
Эделин Адамс…
Вечером, когда Роза знакомилась с Эделин, та, перед тем как пожать девушке руку, сняла свои старые кожаные перчатки. Рука пожилой женщины была сильной, с длинными и тонкими пальцами, без всяких изъянов. Но в показаниях, которые Розе показывал Бруно Шумахер, было написано, что у той содраны ногти.
«Меня допрашивали и пытали, как вы можете видеть. (Подозреваемая показывает свои руки. Ногти на правой руке отсутствуют)».
Что еще было в показаниях Эделин?
«Вы спрашиваете, под чье влияние я подпала. Если у меня и есть пример для подражания, то это Афра Бен, и, уверяю вас, арестовать ее вам не удастся».
Роза медленно проговорила:
— Возможно, это странный вопрос. Вы слышали когда-нибудь имя Афра Бен?
— Да, конечно.
— Кто она? Она здесь живет?
Сара весело рассмеялась:
— Это вряд ли. Она умерла больше двухсот лет назад. Это первая английская женщина-драматург. Ей даже удалось жить писательством, что до нее не удавалось ни одной женщине и мало кому удавалось после нее. Похоронена в Вестминстерском аббатстве.
— Понимаю, — сказала Роза, ничего не понимая.
Сара улыбнулась:
— Меня всегда восхищала фраза Афры Бен: «Я полностью посвятила свою жизнь удовольствиям и поэзии». По мне, так лучше не придумаешь.
Роза нахмурилась. Гедонистические взгляды плохо сочетались с непреклонной решимостью Эделин Адамс,
