услышал тиканье часов, потому что в зале была тишина. Просто мертвая тишина. Он присел возле портфеля и подумал, что надо бы все-таки выбросить свой старый портфель, уже расходится по швам, все когда-нибудь приходит в негодность, всему свой срок. Он взял портфель в руки и прислушался – действительно, тикает. Мать моя хохотунья, сейчас эта штука рванет, и хорошо, если от тебя останется хоть мокрое место, надо спешить, надо все сделать быстро. Мокрое место, повторил майор, чувствуя, как по лбу стекает пот.
Майор шел по коридору, прижав портфель к груди и не услышал, как дежурный окликнул его, он ничего не слышал, кроме тиканья часового механизма. Уже выйдя из здания на плац, он почувствовал, что руки затекли от напряжения, потому что портфель был тяжелый. Килограммов шесть, прикинул Студеникин, а то и восемь, мать моя хохотушка, это ж как рванет, вот будет знатный салют в честь Победы! Кишки твои разлетятся по всему плацу, он представил такую картину и, опустив ношу, понес в одной руке. Это не поможет, это ничего не меняет, подумал майор, чувствуя, как по спине стекает пот. Черт, откуда в человеке столько воды?
Студеникин завернул за угол казармы и ускорил шаг, вышел к хоз-постройкам и здесь уже побежал в угол двора, где размещались саперы. Какой-то солдат вышел из дверей, Студеникин крикнул ему:
– Где тут у вас минеры? – и тот остановился.
– Что случилось, товарищ майор?
– Бомба, – сказал майор шепотом, – здесь у меня бомба, надо обезвредить.
Солдат, крикнув в открытую дверь: – Товарищ сержант! – взял из рук Студеникина портфель и осторожно поставил на землю. Из помещения выбежал кто-то, и они склонились над опасной находкой. Майор отошел и сел на какой-то ящик. Если рванет, здесь не спасешься, думал майор, но встать я не могу, совсем не чувствую ног. Если рванет, как они будут жить без тебя? – вспомнил о семье. Прожили же как-то четыре года, пока ты болтался по фронтам.
Солдаты встали и тот, которого Студеникин окликнул минуту назад, подошел к нему и спросил участливо:
– Вам плохо, товарищ майор? Не бойтесь, она бы не рванула, ваша бомба. Там провода были перерезаны.
– Какие провода? А что ж она тикала?
– И сейчас тикает, а что толку, провода-то перерезаны.
– Да, уж! Это что, зря я чуть было… зря я старался?
– Нет, вы все правильно сделали, товарищ майор! Вы же не знали, что провода перекушены. Может быть, воды?
– А водка у вас есть?
– А как же, это у нас всегда имеется, такая у нас служба. Может, зайдете, у нас и закуска имеется? Выпьем за Победу!
– Нет! – сказал Студеникин – Ног не чувствую, неси сюда.
Он выпил полный стакан залпом, не почувствовав вкуса, подождал, пока в животе зажжется огонек, и попросил закурить. Первый раз в жизни ему захотелось затянуться табаком. Он прокашлялся после первой затяжки и затянулся еще раз. Теперь понятно, зачем они тянут эту гадость. Гадость, а помогает, надо же!
– Ну, как вы, товарищ майор? Еще?
– Ты вот что… оставь все тут и иди, и папиросы тоже, а я посижу еще, обсохну. И еще – пока никому ни слова! Понял?
Хорошо, что все обошлось, хорошо, что она не рванула, эта чертова бомба! Почему же она не рванула? Потому что кто-то перерезал провода. Портфель стоял на сцене, значит, тут замешан кто-то из артистов, это ясно, как божий день. Почему же этот кто-то перерезал провода? Или кто-то другой, тот, кто знал. Неужели, Арбенов? Нет, он бы доложил по-другому. Да, все не так просто! Похоже, тут как-то замешана эта девушка, а пела она все-таки здорово! Значит, она перерезала провода и сказала старшине. Или они вдвоем их перекусили. Я бы сейчас тоже чего-нибудь перекусил. Хорошая шутка. Если бы эта штуковина рванула во время концерта… лучше даже не думать, какая шутка тогда получилась бы. Концерт начался в четыре. На какое же время был заведен механизм бомбы?
Глава 11
– На какое время был заведен механизм бомбы? – вопрос показался Раупаху неуместным, но Хохенштауф ждал ответа, и он был зол. Он был вне себя от ярости.
– На восемнадцать ноль-ноль, как вы приказывали, герр зондер-фюрер!
– Я же просил не называть меня так, Ганс! – Хохенштауф показал помощнику часы. – А сейчас сколько? Прошло уже тридцать минут, а результата нет! Ты стал плохо работать последнее время, Раупах! Провал за провалом. Где агент «Шталь»?
– Не знаю, шеф. Когда время истекло, я вернулся к объекту, но она не вышла. Сейчас там дежурит мой человек.
– Наблюдение за домом поставил?
– Никак нет, шеф. Она должна была взлететь на воздух вместе с русскими. Если провал операции дело ее рук, то она ляжет на дно и вряд ли появится дома.
– Ты осел, Раупах! Ты тупой, безмозглый осел! Поставь возле ее дома самого надежного человека. Найди ее и приведи ко мне! Если ты не найдешь ее, ты знаешь, Ганс, что с тобой будет!
– Может быть, сразу убрать ее, без шума, как только мы ее обнаружим?
–Нет, Ганс, привести ее живой! Я сдеру с нее шкуру, я выколю ей глаза! Сорвать такую операцию, в такой день! Русские уже празднуют победу, они пляшут на костях немецких солдат, на руинах третьего рейха! Этой акцией мы должны были показать им, что мы живы и что война продолжается! Война продолжается, Раупах и она закончится только тогда, когда умрет последний русский! – Хохенштауф закашлялся. – Найди ее, Раупах! Я отдам ее сначала твоим людям! Сколько у тебя человек? Осталось двое, ты третий, и я вижу, как загорелись твои стеклянные глаза. Сначала вы вдоволь потешитесь ее девственно чистым телом. Да, Ганс, я знаю наверняка, что она девственница. Потом я буду медленно убивать ее, я буду так убивать ее, что мне позавидуют черти в аду! Иди, Раупах, и найди ее!
Глава 12
Скоро начнет темнеть, – сказала Марита, когда они вышли на площадь, – а я забыла свой берет. – Камал уже почти привык к ее манере говорить, но все-таки засмеялся.
– Ты забыла свой берет, и поэтому скоро начнет темнеть, и еще, поэтому нам надо найти укромное место и поговорить. Так, чтобы никто не мог нам помешать.
– Я знаю такое место, тут недалеко, есть парк, там такие деревянные скамейки, очень старые и рядом есть хорошее кафе. Мы погуляем там, а потом поедим, я ужасно проголодалась.
– Ну, хорошо, если там действительно такие деревянные, старые скамейки, почему бы нам не погулять там,
