каноэ.
— Томагавки паманки были остры. Они сражались, как настоящие мужчины. Видишь, оно мокрое внутри — им приходилось очень быстро вычерпывать из него воду тыквой-горлянкой, чтобы оно не пошло ко дну и дошло так далеко. Одно каноэ не вместило бы их всех, и они спрятали их оба здесь. Они знали, что бледнолицые пустятся в погоню за ними по этой реке, и поэтому не захотели оставаться на ее берегах, к тому же паманки — тоже их враги. Они пошли через лес к Паухатану. Мой брат не может увидеть их след, ибо глаза бледнолицых замутнены, но Монакатока видит его.
Лэндлесс повернулся к нему.
— Пойдет ли Монакатока со мной против рикахекриан?
— Монакатока мечтает о деревне на берегу радующей глаз реки, где он родился. Руки белых людей не могут дотянуться до него здесь, в этом лесу, далеко от их вигвамов, воинов и мушкетов; они не могут увести его обратно, чтобы побить. Он более не станет работать на их полях. Он снова настоящий мужчина, воин племени длинного дома, вождь конестога. Пусть его белый брат пойдет с ним, за великие реки, через лес, покуда они не доберутся до Саскуэханны и деревни конестога. Там девушки и молодые люди встретят Монакатоку песнями и танцами, и мой брат тоже будет встречен радушно и станет великим вождем и выйдет на тропу войны против алгонкинов и против бледнолицых вместе с Монакатокой. В Голубых горах его подстерегает Смерть. Пусть же он пойдет с Монакатокой к радующей глаз реке, в охотничьи угодья конестогов.
Лэндлесс покачал головой.
— Я благодарю тебя, друг мой, и желаю тебе удачи, но мой путь ведет меня к Голубым горам. Прощай.
Он протянул руку, но индеец не дотронулся до нее. Вместо этого он наклонился, внимательно изучая землю, затем, сделав Лэндлессу знак следовать за ним быстро и беззвучно пошел по берегу рукава реки. Лэндлесс догнал его и положил ладонь на его предплечье.
— Это мой путь, а твой лежит на тот берег Паманки, на север.
— Если мой брат не пойдет со мной, я пойду с моим братом, — молвил конестога.
Глава XXIX
СКАЛЬНЫЙ МОСТ
Двадцать дней они шли по следу рикахекриан. По временам этот след был так очевиден, что его могли прочесть даже непривычные к таким вещам глаза Лэндлесса; по временам он не видел ничего, кроме нехоженого пути, — никаких признаков того, что с момента сотворения мира здесь вообще бывали люди — но саскуэханнок видел след рикахекриан и шел вперед; по временам они теряли его совсем и находили вновь лишь несколько часов или дней спустя… Сперва след вел их на запад, затем на юг, на берега Паухатана, затем опять на запад. Поначалу им порой приходилось обходить расчищенное от леса поле, на котором стояла хижина поселенца-первопроходца, либо пограничный пост, либо деревню одного из племен конфедерации Паухатан, но теперь это время давно прошло. Мир белых людей остался далеко позади, можно сказать, на другой планете, и более им не угрожал; индейские деревни встречались редко и были населены племенами, языков которых саскуэханнок не знал. По большей части они обходили эти деревни стороной, но иногда в вечерней тиши все же заходили в очередную деревню, где их встречал самый почтенный старейшина, вел их в вигвам для гостей, и стройные смуглые девы приносили им туда маисовые лепешки, орехи и жареную на огне рыбу, а воины и старики, собравшись вокруг них, дивились цвету кожи одного и беседовали с другим с помощью чинных жестов. Иной раз, притаившись в зарослях лиан или за гигантским стволом упавшего дерева, они смотрели, как мимо гуськом беззвучно проходит индейский военный отряд и исчезает в голубой мгле, заполняющей лесные дали. Как-то раз на них, когда они спали, напал отряд из пятерых индейцев. Троих они убили, остальные бежали. Когда на их пути попалась небольшая река, они проплыли немалое расстояние вверх по ней, затем вышли из воды на другом берегу, более или менее уверенные в том, что им удалось замести свои следы. Иногда им приходилось продираться сквозь чащу плетей дикого винограда, густо усеянных ягодами, иногда они многие мили шли под бесконечными колоннадами из сосен, где усыпанная хвоей земля была скользкой, как лед, а голубое небо лишь смутно проглядывало между далекими верхушками. Ветер шелестел в кронах сосен, то подымаясь, то затихая, и более здесь не слышался ни единый звук, ибо в этих огромных мрачных соборах птицы забывали петь, а насекомые предпочитали молчать.
На двадцатый день ближе к вечеру они сделали привал на берегу небольшого ручья там, где он впадал в реку, образуя водопад и журча по длинной гладкой наклонной скале из известняка. Несколько дней назад перед ними появились громады гор, образуя вдалеке мощную зубчатую стену, словно подпирающую западный край небес. Когда солнце заходило за эту стену, казалось, что в свою крепость воротился могучий воитель. Поблизости же местность представляла собою высокие холмы, покрытые сплошным зеленым ковром леса. Впереди река делала резкий поворот и исчезала из виду в проеме из угрюмых серых утесов, словно уйдя в недра земли… Лэндлесс сидел на берегу ручья над водопадом и, опершись подбородком на руку, смотрел на горы, занимающие весь горизонт. Индеец, сидящий, прислонясь к огромному платану, ветви которого стелились по воде, внимательно наблюдал за ним.
— Бой брат устал, — молвил он наконец.
Лэндлесс покачал головой. Саскуэханнок помолчал, не отрывая от него глаз, затем продолжил:
— Мы искали долго, но так ничего и не нашли. Прошло уже пять солнц с тех пор, как большие дожди уничтожили след. Мой брат сделал много, очень много. Пусть же он признает это, и тогда мы пойдем далекодалеко на запад, к великому водопаду, а оттуда — на север, к радующей глаз реке, где живет народ Монакатоки и где находятся могилы его предков. Конестоги примут моего брата как желанного гостя и сделают его одним из них, и он станет великим воином, и они с Монакатокой забудут те окаянные дни, когда они были рабами. Моему брату достаточно только сказать, что он согласен.
— Если бы даже эти холмы, — угрюмо и настойчиво сказал Лэндлесс, — были выше Альп, я бы все равно взобрался на них. Если бы за ними высился еще один горный хребет, а за ним еще и еще, если бы перед нами простирался целый океан гор, я бы преодолел их все. Если те, кого мы преследуем,
