один разговор. Изложу его суть так, как он запомнился мне.
«Вы знаете, как трудно работать в том окружении, в котором я нахожусь! Вот я предлагаю какие-то важные решения по улучшению ситуации. Все соглашаются, кивают, поддакивают, хвалят – и все как в вату уходит. Никакого сопротивления, борьбы, никакой поддержки – всё как вата! Не на кого опираться». И говорил все это Г. Алиев с горечью, верилось в то, что он действительно хотел многое изменить, сделать лучше, но упирался не в стену (он бы этого хотел, тогда есть что преодолевать, взламывать), а в вату, которая безмолвно поглощала все благие намерения.
Говорил он и о другом: «Я знаю, меня осуждают за то, как я пышно гостей из Москвы принимаю. Ну здесь надо понимать, что мы восточный народ, у нас привычка к подобным церемониям. А главное – это помогает нашей республике».
Тут впору вспомнить и слова авторитета в государственных делах Е. Примакова. Он так охарактеризовал деятельность Алиева во главе Советского Азербайджана: «Под его руководством Азербайджан стал одной из самых процветающих советских республик. Бурно развивались экономика, промышленность, сельское хозяйство». Во многом это и стало возможным за счет «умасливания» щедрыми подарками и богатыми приемами Леонида Брежнева во время его трех посещений Азербайджанской ССР. В один из таких приездов, как говорили знающие люди, Алиев подарил ему кольцо с огромным бриллиантом, как бы символизирующим Брежнева, окруженным 15 меньшими бриллиантами, символизирующими советские республики. Стоимость кольца – баснословная! Впрочем, не обязательно подобное узнавать от «знающих людей», достаточно внимательно посмотреть хронику, фотографии того времени, чтобы увидеть на руке Брежнева это кольцо. Сложное время, сложные руководители. Одна из таких сложностей встала и передо мной.
Я очень люблю слово. Люблю долго, тщательно корпеть над фразой, добиваться того, чтобы она была легко читаема и одновременно в чем-то новая, неожиданная, запоминающаяся. Это было для меня и высшим удовольствием. Вот этого-то удовольствия я и был лишен в написании доклада. Помню, с какой радостью я врывался к Проваторову и показывал ему, как здорово у меня получилось по-новому выразить какую-то в общем-то банальную мысль. Проваторов читал и спрашивал:
– А как эту мысль высказывал Л. Брежнев?
– Не знаю.
– Так вот узнайте и постарайтесь написать близко к тому, что уже было сказано Леонидом Ильичем.
Даже когда он под моим давлением пропускал что-то яркое, свежее, то уже Гейдар Алиевич это зарубал. Дело не в том, что Правоторов и Алиев были отпетыми ретроградами. Просто они хорошо знали, что время такое, что нельзя быть в чем-либо ярче генерального секретаря, нельзя что-то предлагать свежее, новое и вообще – высовываться опасно. Застой – он во всем застой. И когда я приехал уже на саму конференцию и послушал доклад, то тихо загрустил: тоскливая стандартная речь, сотни раз обкатанные словеса. Тоска была как бы изначально заложена в конференцию. Недаром когда я в перерыве хотел уйти из зала, чтобы не слушать выступающих, то узнал, что все выходы перекрыты – заранее боялись, что народ разбежится. Но эта поездка в Баку оставила у меня и приятные воспоминания.
Естественно, что, приехав в город, я тут же связался с Ю. Гусманом, и почти месяц моего пребывания в Баку он заботливо меня опекал. Водил по интересным местам, знакомил со своими друзьями. Среди них был и Максуд Ибрагимбеков. Признаюсь, я не читал до встречи с ним его книг. Подписав, он подарил мне одну из них – «И не было лучше брата». Я прочитал и пришел в восторг! Прекрасная повесть, интересная и по сюжету, и по языку, и главное – очень сильная по проблемам, которые в ней затронуты. Позднее посмотрел фильм «Кто поедет в Трускавец». Сценарист Максуд Ибрагимбеков. И фильм меня потряс, а так, как сыграла в нем Маргарита Терехова, на мой взгляд, она нигде лучше не играла. Прочтите книги Максуда, посмотрите его фильмы, не пожалеете.
Можно много еще рассказывать о моих командировках по стране, но тогда это будет уже другая книга. Точно так же отдельного повествования заслуживает и рассказ о поездках за рубеж. Но и в данном случае ограничусь только воспоминаниями о самых ярких из них и, главное, самых характерных для своего времени.
Почему-то так получилось, что после Польши чаще всего я был в Болгарии. Прежде всего потому, что там ежегодно в Варне проводился съезд философов социалистических стран. Это было весьма серьезное и авторитетное мероприятие, на которое съезжались и многие ученые из западных стран. К тому же проводилось оно летом, да еще на прекрасном курорте. Я был на четырех или пяти таких съездах. На всех выступал с докладами (можно и погордиться), но рассказать я хочу не о философских дискуссиях, а об одном застольном тосте.
Как-то в состав советской делегации был включен Владимир Ядов – крупнейший наш социолог, яркая личность, остроумнейший человек. Может быть, поэтому власти предержащие и побаивались его (как бы чего не выкинул!), не очень-то выпускали за рубеж. Знаменательно, что когда все-таки согласились с Академией наук назначить его директором института социологии, то так и не дали отмашку на избрание его хотя бы членом-корреспондентом. По-моему, это единственный директор академического института, который так и не стал академиком. В Варне мы сблизились с Владимиром Александровичем, насколько вообще можно было сблизиться сравнительно молодому доценту с именитым ученым. В заключение работы съезда болгарские власти устраивали пышный прием его участникам. Вот на таком приеме мы с В. Ядовым и сели рядом. За богато накрытым столом – члены Политбюро болгарской компартии, прочие большие люди и соответствующие тосты: «За товарища Тодора Живкова», «За товарища Леонида Ильича Брежнева», «За дружбу братских стран», «За победу коммунизма» и им подобные. И тут Ядов наклоняется ко мне и тихо спрашивает: «Слушай, как ты думаешь, а можно здесь сказать нестандартный тост?» Я сам любитель всего нестандартного, конечно же, сказал: «Можно!» И вот Владимир Александрович встает и обращается ко всем присутствующим со следующими словами:
– Все без исключения науки – женского рода. Физика, математика, химия, философия… Только одна наука мужского рода – марксизм-ленинизм. Так выпьем за то, чтобы он был в состоянии оплодотворить все науки, а они были бы верны ему.
Молчаливая пауза. Присутствующие осмысливают сказанное. Затем раздались смех, аплодисменты. В Москве я рассказал об этом тосте своим друзьям, и он пошел гулять среди, что называется, «научной общественности», хотя это, может быть, и не прибавило уважения власти к Ядову.
Запомнилась мне Варна и рядом поистине уникальных ситуаций. Помимо участия в конференциях я несколько раз уже один приезжал в Болгарию читать
