чем тут думать? — возмущенно воскликнул Сократ. «Говорю вам, я на грани падения. Я не могу спать без кошмаров. После того, как меня в последний раз вызвали в ваше посольство в Вашингтоне, я буквально почувствовал, как ФБР дышит мне в затылок. IRS провела полномасштабную проверку моих финансов, подсчитала мои доходы до последнего цента. Как вы думаете, это совпадение? Потом какие-то странные люди расспрашивали моих ближайших соседей обо мне. Говорю вам, ФБР у меня на хвосте. Где мне спрятаться? В отчаянии я даже наняла частное детективное агентство, чтобы проверили мой дом на наличие жучков. Они сказали, что конечно, могут, но не было никакой гарантии, что новые жучки не будут установлены уже на следующий день. Я чувствую, как петля затягивается на моей шее. Я попросил Береснева: «Давай встретимся в Москве. Здесь безопаснее». Но нет, он хочет за границу. Ну, было бы не так плохо, если бы он нормально работал, но нет, мне все время приходится ходить по канату. Я же говорил, я натерпелся. Больше никаких встреч. Я ухожу навсегда».
— Ты рассказал ему все это в номере отеля? Я спросил.
— Да, — ответил Сократ.
В этот момент они пригласили пассажиров на посадку на афинский рейс.
На следующий день я написал записку, описывающую мой разговор с Сократом в аэропорту. Доклад заканчивался решающей фразой: «По словам Сократа, он высказал все свои жалобы в разговоре с Бересневым в его гостиничном номере». Я, конечно, знал, что Бычков и Береснев не собирались саботировать Сократа. Наоборот, они хотели, чтобы все было красиво и уютно. Но таков был путь коммунистических лидеров — прикосновение Мидаса наоборот: все, к чему они прикасались, гнило.
Я вошел в кабинет Береснева, молча положил ему на стол свою записку и стал ждать. Пока он читал, его лицо позеленело. Я уверен, что любой офицер ФБР или ЦРУ отдал бы руку, чтобы оказаться в этот момент на моем месте. Бедного парня можно было взять голыми руками. Он был так напуган, что согласился бы на любое предложение. Если бы эта записка досталась начальнику разведки Шебаршину, это было бы занавесом для Береснева.
— Можем ли мы прийти к взаимопониманию? — жалобно пробормотал он.
— Ни в коем случае, — твердо сказал я.
Я пошел в раздевалку в перерыве со счетом в мою пользу. Пришлось удерживать лидерство. Как я понял, развязка была близка. С моим разговором в аэропорту с Сократом, записанным в меморандуме, Бычков и Береснев не смогли бы уничтожить отчет Татьяны, магнитофонную запись разговора Сократа с Бересневым в гостиничном номере. Уничтожить запись сейчас было бы равносильно служебному проступку. Так что им придется затаиться, но ненадолго. Довольно скоро им придется составить отчет о своей работе с агентом. А потом. .
X.
Любой западный корреспондент новостей по прибытии в Москву автоматически ставится на выработку Вторым главным управлением КГБ (контрразведка). Эта участь постигла и Ангуса Роксбурга, корреспондента британской газеты «Санди таймс», которого контрразведка КГБ заклеймила особо неприятным обращением.
Ангус безупречно владел русским языком и слишком хорошо знал Советский Союз. Вскоре у него установились обширные связи с советскими гражданами, которые, естественно, включали в себя небольшое количество осведомителей КГБ. Они усердно поставляли отчеты о британском журналисте, чье досье в КГБ разрасталось с беспрецедентной скоростью.
В файле не было абсолютно никакой грязи на Ангуса, но это не имело значения. В Управлении RT разведки КГБ также было дело на Ангуса Роксбурга, начатое несколько лет назад, когда он впервые приехал в Советский Союз в качестве студента по обмену. Теперь он снова появился как московский корреспондент «Санди таймс», и заместитель начальника управления Бычков приказал мне установить с ним связь.
После того, как я внимательно изучил дело Ангуса и познакомился с ним, я пришел к однозначному выводу, что советология для него была не только выбором профессии, но и страстью. Он искренне любил Россию, на самом деле гораздо больше, чем большинство моих прошлых и нынешних начальников. Им нужна была тоталитарная Россия как единственная среда, в которой они могли реально надеяться на успех. Ангус жаждал видеть в моей стране демократию и страстно тянул к перестройке. Словом, с британским журналистом у меня было гораздо больше общего, чем с моим начальством, и я слишком далеко зашел в переоценке ценностей, чтобы всецело посвятить себя его развитию. Наоборот, мне пришлось спасать его из когтей Второго главного управления КГБ. Я начал давить на него, чтобы он воспользовался моими услугами по установлению контактов в Москве, стараясь быть как можно более откровенным и агрессивным. Я сказал ему, что я корреспондент ТАСС. Но какой же советский корреспондент мог позволить себе столь наглое поведение в те дни, если он не был связан с КГБ? Кроме того, я не работал в информационном агентстве с тех пор, как вернулся из США, и у Ангуса не было проблем с установлением истины. Я надеялся, что он получит сообщение, и он понял.
Ангус Роксбург действительно стал более осторожным. На этом история могла бы и закончиться, если бы британские власти не выслали очередную партию оперативников КГБ. Второе главное управление, воодушевленное решением Лондона, заявило, что в качестве ответной меры из Москвы будет выслана группа британских граждан. Имя Ангуса было в списке нежелательных лиц.
Ангус был в отчаянии. Для него отчисление означало потерю любимой работы. Это было все равно, что запретить хирургу садиться за операционный стол или запретить художнику прикасаться к кистям.
— Вы можете чем-нибудь помочь? он спросил меня.
«Попробую», — сказал я и в тот же день написал докладную начальнику разведки.
Короче говоря, я утверждал, что официальные обвинения против Ангуса были фиктивными, и если бы мы действительно были озабочены улучшением нашего имиджа за границей, высылка ни в чем не повинного журналиста была бы равносильна выстрелу себе в ногу. В конце концов, у нас должны были быть друзья, не так ли?
Генерал Шебаршин увидел достоинства моей должности и направил мой рапорт председателю КГБ Крючкову, который передал его во Второе главное управление. Служба контрразведки признала ошибку, но указала пальцем на Кремль, утверждая, что на него оказывалось давление с целью выгнать кого-нибудь, кого угодно, чтобы свести счеты с Англией. Пока служебные записки летали туда-сюда, Ангус Роксбург уехал в Лондон, а я стал анафемой во Втором главном управлении.
Через несколько месяцев Ангус
