поступки и ошибки, то пожалуйста. Только потом не плачь.
— А ты хочешь, чтобы я плакала, да? — выдавливаю растерянно, потому что не понимаю пока, радоваться мне или огорчаться.
— Я меньше всего на свете хочу, чтобы ты плакала. Но если тебе это так нужно, чтобы провозгласить себя взрослой, то плач.
Хочу сказать ещё что-то, но не успеваю, потому что в ту же секунду Кирилл резко разворачивается и, накинув на голову капюшон, обходит джип. Дёрнув дверь, садится за руль, и всё, что я успеваю — это отойти в сторону от ворот, чтобы пропустить его выезжающую машину.
Отхожу на несколько шагов назад, пока не упираюсь спиной в ворота. Ветви огромной сосны нависают надо мной, перекрывая обзор. Наверняка и Кирилл меня не видит, но я всё равно поднимаю руку, чтобы помахать ему.
Господи, Маша, в задницу он бы твоё махание засунул!
Задние фары автомобиля постепенно бледнеют вдалеке. Я устало выдыхаю тёплый воздух изо рта, и он мгновенно растекается паром перед глазами.
Ужасный разговор. Самый ужасный, который у нас вообще был с Кириллом. Но очень нужный, потому что хватит! Хватит меня опекать. Хватит так не доверять и…
Поток моих мыслей прерывает резкий хлопок двери, а затем быстрые тяжёлые шаги. Я поворачиваю голову и из-под нависших сосновых ветвей вижу Мишу, который выбегает за ворота и смотрит на отехавшую уже на довольно приличное расстояние машину Кирилла.
Хочу его позвать, но не успеваю, потому что Бурый вдруг громко произносит, запрокинув голову к небу.
— Пизд*ц!
И спустя мгновение…
— Бл*т!
А потом звучат ещё несколько отборных ругательств, настолько оригинальных, что я даже повторить не смогу, если честно.
Мне вдруг становится дико смешно. А может это просто нервы?
— Фу, Михаил Валерьевич, что за неприличные выражения? Никогда от Вас такого не слышала?
Миша резко поворачивается и всматривается в сосновые ветки. Я приподнимаю одну и делаю шаг вперёд.
— Твою мать, Маша! Я думал, ты уехала с этим своим! Как его там… Чёрт знает, как его теперь называть! — Миша протягивает руку, хватает меня за плечо и практически вытягивает из-под дерева, отчего снег с ветвей сыпется на нас.
— Ну, как видишь, я всё ещё здесь, — пожимаю плечами и вздрагиваю, потому что холодный снег падает за воротник куртки. — И, честно говоря, сильно замёрзла и устала. Поэтому хочу в дом и спать. Событий как-то многовато. Я бы даже выразилась так же, как и ты минуту назад. Запишешь потом на листочке эти прекрасные слова? Я их выучу.
Бурый стряхивает с моих плечей снег, после чего оттаскивает меня подальше от ворот.
— Вся синяя, — доносится до моего уха его недовольный бубнёж. — Могли бы и в бане поговорить. Нет же. Надо было на улицу тащиться!
— Эй, я думала, вечеринка окончена, и мы идём в дом отсыпаться после “бурного” вечера? — растерянно оглядываюсь, когда Бурый протаскивает меня мимо крыльца обратно к бане.
— Я не хочу спать.
— А если я хочу?
— Перехоти ненадолго. Мне надо успокоиться. После всего, что ты тут натворила! — затащив меня в предбанник, сам стягивает с меня куртку, затем широкими шагами идёт к холодильнику и достаёт оттуда бутылку. Я не сразу вижу, с чем она.
— Я натворила?! Это ты Кириллу в нос заехал! Хорошо хоть не сломал!
— Не начинай! Надо было сразу нормально объяснить, кто это! Тогда ничего и не было бы, — тут же следом ставит рюмку и тут до меня наконец доходит что за бутылка у него в руках.
— Ты что, после шампанского собираешься водку пить? — выгибаю бровь, глядя на то, как Миша наливает полную стопку.
Вместо ответа он только одаривает меня хмурым взглядом, после чего поднимает рюмку и залпом опрокидывает в себя. После чего сразу же наливает ещё одну.
— Отсутствие меры — признак алкоголизма.
— Без тебя не пил, с тобой запил. Чувствуешь связь?
— Очень смешно… — подойдя к столу, отставляю бутылку подальше. — Ты меня спать не пускаешь, чтобы я смотрела, как ты напиваешься?
— Нет, — качает он головой, берёт кусок колбасы и занюхивает. — Давай рассказывай.
— Что рассказывать?
— Всё, Маша, что не рассказала. А то мне уже страшно какие подробности твоей личной жизни выяснятся в следующий раз и чем мне это аукнется.
— Ой, вот только не надо преувеличивать.
— Я преуменьшаю. Рассказывай, говорю.
— Что именно?
— Всё по порядку. Кирилл тебе не папик. Это мы уже выяснили.
Я киваю и сажусь на диванчик у стола. Решаю тоже промочить горло, поэтому беру шампанское, которое стало тёплым, и отпиваю немного. Фу, блин, гадость какая.
— Так какого чёрта ты тогда от него сбежала?! То, что он тебя гиперопекает и так ясно. Но это же не повод зимой ночью нестись хрен знает куда.
— Нууу… У меня была причина.
— И какая?
— Важная, — начинаю ковырять ногтем столешницу.
— Я из тебя каждое слово должен клещами вытягивать?
Боковым зрением ловлю на себе недовльный Мишин взгляд, после чего он опрокидывает в себя ещё одну стопку. Замечательно просто. Не хватало ещё, чтобы он тут нажрался до синих соплей…
— Ты так просто не отделаешься. Посреди ночи приехал твой недопапик, я разбил ему лицо, и он свалил, наверняка злой как чёрт. Так что я, Маша, хочу получить хоть какие-то ответы.
Смотрю на Бурого, который недовольно убирает водку обратно в холодильник, после чего рывком отодвигает стул и садится напротив меня.
Господи, ну зачем это всё?! Я вообще не хочу обсуждать причину своего побега от Кирилла. Какое это в конце концов имеет значение?
Взгляд невольно падает на Мишину руку, когда он подливает мне шампанского из бутылки. На пальце нет кольца. Да я и никогда не видела. Но всё же меня мучает мысль о жене Бурого. А может это просто Кирилл посеял во мне зерно паранойи своими словами? Чёрт его знает. Однажды я уже спрашивала Мишу про жену, и он грубо меня пресёк. Каковы шансы на то, что сейчас он ответит?
— Ладно, — откашлившись, поднимаю наконец взгляд на Бурого. — Если хочешь правду, тогда… я хочу правду в ответ.
— А что тебя интересует?
— Нет уж. Ты сначала скажи, согласен или нет?
Миша подозрительно сощуривает взгляд, и поразмыслив несколько секунд,
