— Таки да, — согласился Шендерович, — ну что ж, пошли?
Гиви глубоко вздохнул. В башне воздух был сырой, напоенный застарелой пылью и плесенью, и что-то еще примешивалось к нему, неуловимое, отчего сердце вдруг забилось неровно и сильно. Гиви даже слегка придержал его ладонью.
— Шевелись, о, мой везирь! — прошипел Шендерович, — чего стал, как соляной столб?
Он недрогнувшей рукой направил луч фонарика в черный проем. Свет выхватил узкие, выщербленные ступени винтовой лестницы, которая, заворачиваясь, точно раковина улитки, вела ввысь. Звезды мерцали в узком оконном проеме, видимом теперь изнутри.
— Миша, — безнадежно произнес Гиви, — осторожней!
Шендерович на миг задумался. Потом извлек из мешка с атрибутами фомку и взвесил ее на ладони.
— Бери фонарик! — велел он, — а я понесу сей полезный атрибут! Куда светишь, о, бестолковый? Под ноги, под ноги свети! Я ж тебе не нубийский осел!
Он решительно двинулся вперед, перепрыгивая через ступеньку. Гиви торопился за ним, старательно светя под ноги. Дубан, недоверчиво косясь на угрожающий атрибут в мощной руке Шендеровича, замыкал шествие.
На узкой лестничной площадке, кольцом опоясывающей башню, остановились передохнуть.
Гиви осторожно направил луч фонарика вниз — лестница чернела, уходя к подножию башни. Посветил вверх — та же лестница, завиваясь, ввинчивалась в небо. Узкое, в человеческий рост, окно, вызывало настойчивое желание протиснуться в него и вывалиться наружу. У Гиви закружилась голова.
— Где оно обитает, о, Дубан?
Дубан пожал плечами.
— В бывших караульных помещениях, я так полагаю.
— И не сходит вниз? Ни по каким э… надобностям?
— Сие мне не ведомо. Полагаю, когда-то тут были отхожие места… что до еды и воды, то, полагаю, они либо не требуются сему созданию, либо оно получает их посредством обольщенных мужей.
Винтовая лестница была узкая и крутая. Гиви подумал, что доблестные мужи успевали порядком выдохнуться еще до того, как встречались с суккубом лицом к лицу… или что там у этой твари вместо лица? Интересно, один эмир к ней ходил или еще кто?
Отдышавшись, они двинулись дальше. Луч фонарика скользил по когда-то белым известковым стенам — неожиданно высветилась причудливая вязь любовного стиха.
«На коленях к луноликой я взмолился — улыбнись!
Ты, чей локон, словно мускус, станом словно кипарис!
Так отбрось же покрывало узким лепестком руки,
Я вошел — запри же двери на тяжелые замки!
Никого здесь больше нету, дом зияет пустотой,
Лишь один на целом свете я стою перед тобой!»
«Ну и ну! — восхитился Гиви, и это Масрур! Это ж надо довести человека до такого!»
Ниже нацарапано было сердечко, пронзенное стрелой. У Гиви осталось стойкое ощущение, что если стихи начертаны были нетерпеливой рукою в предвкушении свидания, то сердечко обрисовалось уже, если так можно выразиться, вдогон.
Наверное, этот суккуб все-таки очень сексапильный!
Гиви завздыхал — то ли утомился, взбираясь по лестнице, то ли от душевного трепета. Он как-то не представлял себе, как нужно действовать, оказавшись лицом к лицу с суккубом. Тем более, лично ему суккуб ничего плохого не сделал. Пока что, честно говоря, даже и не замечал.
На всякий случай Гиви попытался настроить себя на грядущую схватку, выкатил глаза и стиснул зубы. И почувствовал, что боевого духу слегка прибавилось.
Масрур, вон, какой крепкий, а как его скрутило! Опасная же тварь! Это она чтобы жертву уловить, прихорашивается, красоту наводит, это… ноги отращивает… а если ее застать врасплох?
Да это ж ужас, что оно такое!
Вот, думал Гиви, вот прямо сейчас эта тварь ка-ак высунется из стены! Жуткая, оскаленная, с кроваво-алым ртом, растрепанными черными-пречерными волосами, свисающими на обнаженную грудь, вытянутся руки с кроваво-красными когтями…
— Осторожней, Миша, — прошептал он.
— Я осторожен как сапер, — бодро отозвался Шендерович, перебрасывая фомку из ладони в ладонь и взлетая еще на один пролет так быстро, что Гиви едва успевал направлять ему под ноги луч фонарика.
— Не так быстро, — пропыхтел Гиви…
— Он прав, повелитель! Куда торопиться? Поспешность — от дьявола, медлительность — от милосердия, — поддержал Дубан, который тоже успел утомиться.
Они миновали несколько пролетов, угрюмо чернеющих дверными проемами. Все двери были выломаны, окна, прорезанные во мраке комнат, открывались в душную ночь, фонарик Гиви обшаривал пустые помещения, вспугивая летучих мышей.
— Не то, — констатировал Шендерович, проносясь мимо, — и это не то…
— Миша, а вдруг он из-за угла как прыгнет!
— Ну и что? — пожал плечами Шендерович, — что ты так горячишься? Суккубов что ли, не видел? Они против нас слабоваты!
Гиви задумался. Из всех его знакомых женского полу на суккуба тянула только полная, внушительная дама из областной налоговой инспекции. Вот уж кто попил из него кровушки…
— Это как смотреть…
— А! — отмахнулся Шендерович, — слабый пол! Все они на нас паразитируют! Эти просто приспособились лучше остальных!
На верхушке башни располагалось нечто вроде кругового балкончика. Над Ирамом висел месяц, напоминающий ломтик спелой дыни. В его медовом свете поблескивали крыши, мягко переливались выложенные изразцами стены… далеко на горизонте громоздились горы — черные на черном, напоминая силуэты из бумаги, вырезанные детской рукой.
Гиви погасил фонарик.
Неуловимым очарованием веяло от Ирама, от его белых камней, прохладно светящихся в ночи, от потаенных фонтанов и увитых виноградом террас. Город всех городов, в котором каждый находит именно то, что нужно…
На Тбилиси похож, думал Гиви.
В Тбилиси он ездил еще в пятом классе, когда мама отправила его на лето к дяде Вано и тете Медее, и ему, Гиви, там понравилось.
— Таки хороший у меня город, — снова одобрил Шендерович.
— И вечна будет благодарность твоих подданных, о, повелитель, ежели ты справишься с сией нечистью, грозящей ему неисчислимыми бедами, — тактично напомнил звездозаконник.
— Ах да, — небрежно кивнул Шендерович, — нечистью… ну-ка, посвети сюда…
Гиви покорно включил фонарик.
Наверное, думал он, кто-то внизу, на террасе, или на крыше уютного дома вздрагивает в страхе, глядя, как на черной башне то загорается, то гаснет одинокий огонек.
Луч оббежал стены, заглянул в углы.
— Ишь ты, — неодобрительно заметил Шендерович, — хитрая бестия!
