поступить в сельскохозяйственный институт; лейтенант Бабкин по обыкновению затевает волейбольное сражение; Борисов на перекладине выделывает такое, что дух захватывает; Ухов тяжеленной штангой грохочет на деревянном помосте. Возле Борисова и Ухова всегда толпятся болельщики и ученики.
Все звуки, чуть приглушенные — спортивный городок расположен по ту сторону здания: грохот брошенной штанги, удары по мячу, восклицания болельщиков — врываются через открытые окна в квартиру.
В это время семья Зиминых всегда ужинала. Санька, заслышав шум спортивных баталий, наспех глотал ужин и выскакивал из-за стола:
— Спасибо, мам. Чай потом попью! — и спешил занять место в команде, которая сражалась против Бабкина, — солдаты настояли, чтобы на каждой стороне было по лейтенанту, потому что оба они играли прилично.
На этот раз Санька засиделся за столом. Даже волейбольный гонец прибегал за ним, но он отговорился:
— Ногу подвихнул.
Петр Андреевич пил чай по старинной привычке — из блюдечка.
— Где, когда? — удивился он.
— Да перед самым ужином, — ответил Санька, но не стал уточнять где.
Петр Андреевич заметил, что сын выглядел не так, как всегда, — почему-то посматривал на отца, будто провинился перед ним в чем-то, был необыкновенно тихим и серьезным, не подшучивал над сестренкой. Непонятное творилось с парнем. Но Петр Андреевич расспросами не донимал: придет время — сам признается.
Время это наступило, как только женщины убрали посуду со стола и ушли на кухню.
— Пап, у меня к тебе очень серьезный мужской разговор, — сказал Санька негромко, чтобы не слышали на кухне. — Выйдем на улицу. Не возражаешь?
— Значит, не только мужской, но даже и сверхсекретный разговор? Тогда придется идти. — Глаза Петра Андреевича улыбчиво щурились.
— Я серьезно, отец, не шути.
Даже не папой — отцом назвал.
Тасе, как известно, до всего было дело, и с кухни раздался ее голос:
— Куда это вы подались, мужики?
И Лена не умела молчать. Хихикнула:
— Секретничать пошли!
— Ленка, не возникай! За косички подергаю! — пригрозил Санька.
Косичек у Лены с каких пор уже нет. Но давнишнюю детскую угрозу Санька еще не забыл.
Для своего секретного разговора он, оказывается, и место заранее наметил. Солидно шагал впереди отца, уверенно повел его к домику, где квартировал старшина Благовидов, — на горку, метрах в пятидесяти от заставы. Провел за домик, где среди кустов смородины хозяйственный Никитич давно уже соорудил удобную скамейку — в свободное время старшина любил посидеть в этом укромном местечке.
Санька жестом пригласил отца сесть, потом сам опустился на скамейку.
— Ты уж извини, пап, я все-таки закурю. — Санька нервно достал папироску, прикурил ее не сразу — почему-то ломались спички.
Он долго молчал, шумно вздыхал, глядел в землю и тискал в беспокойных пальцах папироску. Потом вдруг выпрямился и сказал решительно:
— У меня есть невеста!
Бережно достал из кармана плотный конверт из-под фотобумаги, сначала сам взглянул на фотокарточку, а после протянул отцу:
— Вот она, Нина...
Задумчивыми светлыми глазами смотрела на Петра Андреевича обыкновенная молоденькая девчушка, белобрысенькая, курносая, красивая своей молодостью.
— Раз твое училище находится в Пушкине, значит, и Нина твоя пушкинская — по увольнительной не поедешь за тридевять земель искать невесту, так? Расскажи о ней.
Хотя хмуровато выглядел отец, но самое трудное было позади. Санька приободрился, успокоился и теперь уже не казался чем-то провинившимся перед отцом.
Он не стал расписывать отцу, что Нина самая красивая, самая добрая, самая ласковая девушка на свете, — об этом говорили его глаза. Словами говорить такое опасался: вдруг отец не поймет — пожилой все-таки человек, — или даст волю родительской ревности. Санькин рассказ был сухим и деловым. Нина — дочь одного из училищных преподавателей, будущий агроном — студентка теперь уже пятого курса сельскохозяйственного института в Трикине. Поступила туда потому, что мать настояла, не хотела отпускать Нину от себя. У Нины есть два брата, уже взрослые, офицеры, оба женатые. Еще Санька сообщил, что Нина очень способная, учится на четверки и пятерки.
— Рассказываешь, будто служебную характеристику даешь. А с родителями ее познакомился?
— Два года назад.
— Вон как!.. Что они за люди?
— Мать нервная такая.
— Все время такая?
— Да нет. Это когда мы объявили ей, что собираемся вступить в брак.
— Так и объявили: вступить в брак?
— А как еще?
— После такого объявления любой родитель нервным сделается... А отец что?
— Отец, известно, сердитый. Не ожидал, говорит, не ожидал от вас такой прыти, курсант Зимин. Если бы знал, говорит, обязательно утопил бы на экзаменах дополнительными вопросами... Пятерка у меня по его электронике.
— Ну а мать наша, она-то хоть знает, что у нее невестка скоро появится?
— Конечно, знает. Сначала Ленка проболталась, а позавчера я сам признался.
— Хорошенькое получается дело! Все уже знают, только отец в неведении... Догадываюсь, вы с Ниной уже и о свадьбе договорились?
— Через двадцать дней регистрация во Дворце, — виновато признался Санька.
— Мог бы, конечно, и пораньше сообщить об этом. Ладно... Завтра с утра езжай в Горский, созванивайся с Пушкином, зови свою невесту в гости, пригласи и родителей ее, сватовьев наших будущих. Телефон у них есть?
— Телефон-то есть, да родителей нет — в отпуске. Через две недели вернутся.
— А Нина?
— Ждет моего вызова.
— Вот и вызывай. Познакомимся, о свадьбе договоримся. На заставе такое дело не соорудишь. У меня предложение: свадьбу отпраздновать в нашем офицерском клубе. И нам недалеко ехать, и гостям сподручно — для приезда в город никаких пропусков не надо. Ночлег в гостинице схлопочем...
Совсем недавно отец и мать для Саньки были самыми дорогими, самыми главными людьми на свете. Теперь, именно с этих вот минут, они отодвигались на второй план, а на первый выходила пока неведомая девчушка по имени Нина. Так же, как вошла когда-то в жизнь молоденького лейтенанта Петра Зимина веселая и властная девушка Тася с трогательными ямочками на щеках — она тоже оттеснила в сторонку и своих, и его родителей... Хочешь ты этого или
