задумчиво:
— Вот какие теперь пошли наши солдаты, дорогой ты мой Сергей Николаевич: английский язык знают, первый разряд по шахматам имеют.
— Что и говорить, солдат пошел грамотный. Только меня другое интересует: почему вы, Петр Андреевич, не задали Киселеву главного вопроса?
— Имеешь в виду окурки? Это еще рано. Сейчас ведь другое было важно: подготовить Киселева к этому главному вопросу, снять с него отчужденность и настороженность. Судя по всему, это удалось...
Утренняя проработка следа нарушителя, еще свеженького, не «остывшего», помогла не только восстановить маршрут движения преступника, но избавила заставу от лишних осложнений. Позвонил командир части полковник Дементьев. Он всегда разговаривал, не жалея голоса, и поэтому Бабкин слышал весь разговор, как будто сам держал телефонную трубку.
— Правому твоему соседу, Петр Андреич, за сегодняшнее объявляю благодарность в приказе, — говорил полковник Дементьев. — Пограничный наряд в полном составе получит знаки отличия и краткосрочные отпуска. Молодцы! А как посоветуешь поступить в отношении тебя и твоих простофиль?
— Выдать то, что заслужили, товарищ полковник, — спокойно ответил Зимин.
— Во всяком случае, благодарности не будет. Догадываешься, почему?
— Не догадываюсь, а твердо знаю. Мы с Бабкиным еще утром проработали след нарушителя.
— Уже? Вон как! — удивился полковник Дементьев. — Предусмотрительно действуешь, и без лишних напоминаний. Хвалю! Какой же вывод?
— Для нашей заставы — самый неприятный: наш наряд прохлопал Казаченку, спугнул его и вынудил изменить направление, углубиться в лес и податься к соседу. А так бы все события разыгрывались на нашем фланге.
— Точно, Андреич. И у нас такой же вывод. Выяснил, кто именно спугнул?
— Старшим наряда был ваш подшефный.
— Киселев? Ну и устрою же я ему головомойку, как только выберусь к вам!
— Вот этого я прошу не делать.
— Интересно получается! — искренне возмутился полковник Дементьев. — Всячески отбрыкивался от него, а тут заступается. Где логика?
— Это не телефонный разговор.
— Хорошо, мы подошлем майора Степанчикова, пусть на месте разберется.
Зимин поморщился — благо телефон не способен передать выражение лица, — но спорить с начальством не стал. Положил трубку, невесело усмехнулся:
— Вот помаленьку и заваривается каша. Майор Степанчиков к нам пожалует.
— Слышал я. Когда разговаривает по телефону наш командир, и через стенку можно услышать... Теперь, наверно, придется наказывать Киселева, и не откладывая.
— Поощрять его я не собирался, а с наказанием куда спешить? Скажи, Сергей Николаевич, что нам с тобой важнее — наказание ради наказания или помощь солдату, чтобы вышел на правильную дорожку? Ради последнего можно и к наказанию прибегнуть. Но только в крайнем случае. Пока же нам с тобой важно знать, как все-таки сегодня поведет себя Киселев на боевом расчете...
Боевой расчет всегда заканчивается вопросом к солдатам и сержантам: «Все ясно?» И сегодня Зимин закончил этим вопросом, услышав в ответ обычное: «Все ясно, товарищ майор!» Солдаты, стоявшие «вольно», разгоняли под ремнем складки на гимнастерках: сейчас последует «Смирно!», а потом «Разойдись!» Но тут во второй шеренге поднялась рука.
— Что у вас, ефрейтор Киселев?
— Разрешите сказать, товарищ майор?
— Выйдите из строя!
Кое-кто в строю поморщился: чего еще вздумал тянуть время этот зазнайка!..
Но Киселев сейчас никак не походил на зазнайку. Он шумно выдохнул, и вид у него был такой, будто собирается человек нырнуть в ледяную воду.
— Я прошу извинения за вчерашнее безобразие в столовой. Я это, ребята...
— Пора запомнить: здесь нет ребят, здесь солдаты! — строго перебил его Зимин.
— Ну, солдаты... — покладисто согласился Кисеев. — Честное слово, ребята, у меня не было злого умысла. Я не хотел оскорблять Борисова. Это получилось нечаянно. Я прошу извинить меня за безобразную выходку. Больше этого не повторится, ребята.
— Что думает комсомол?
Вопрос начальника заставы относился к Петру Жукову, секретарю комсомольской организации.
— Я бы извинил, — отозвался добрейший Петя Жуков. — По молодости всякое бывает.
— А вы что скажете? — Зимин посмотрел на Борисова. — Выйдите из строя.
Борисов вышел не спеша, хмуро и холодновато посмотрел на Киселева:
— Я подумаю, товарищ майор.
— И сколько же вы собираетесь думать? Человек признается перед всеми честно, открыто, смело. Ведь это что-то значит, решиться на такое — надо характер иметь, да еще и совесть в придачу.
Борисов обычно немногословный, а тут целую речь произнес:
— Как же не подумать, товарищ майор? Киселев — ленинградец. Он этим сразу похвастался перед нами, как только появился на заставе. Разве этим хвастаются? Я сколько раз от своего отца слышал: ленинградцы — культурный, приветливый народ. Батька знает, он воевал под Ленинградом. А Киселев? Какой он культурный и приветливый? Занозистый он и зазнайка, свысока на всех поглядывает... Не за эти коровьи сиськи я на него в обиде. У меня никак не укладывается в голове: как это можно хвастаться, что ты ленинградец, и тут же заноситься? Родиться в знаменитом городе — это ведь еще не его личная заслуга. Скажем, вот я родился в другом месте, к примеру в деревне. Так что же получается: я уже от рождения какой-то второсортный человек?.. У нас на заставе Киселев один ленинградец. И по этой причине он, может, лучше нас, деревенских, границу охраняет? Никто этого не скажет про Киселева... Нет, я извиняюсь, товарищ майор, но я еще подумаю насчет киселевского извинения. Полагаю повременить немножко с извинением, посмотреть, как он дальше поведет себя...
Никак не ожидал Зимин, что Борисов воспротивится так решительно. И все-таки не стал настаивать на своем, тут же прикинул: может, это и к лучшему. Пусть Киселев и в самом деле задумается. Но не сорвется ли, хватит ли у него характера и выдержки?
5. Признания
Вечер, да еще летний, — самое любимое время на заставе. Дело не в погоде. Если даже и дождичек моросит, все равно это время самое желанное для всех — свободное, вольготное. Кроме дозорных и часового на вышке, каждый проводит его по своему усмотрению: кто письма домой пишет, кто читает. Жуков, например, зарывается в учебники и конспекты — после службы собирается
