китайцы до создания иероглифики изобрели бы знаки sc — а — р, тогда бы у них возникла необходимость различать cape и scape, scape и scrape, scrape и scraped, scrape и scratch. В результате возникло бы не что иное, как алфавит со знаками для обозначения s, г, ed(t), р, ch и т.п. Если бы китайцы это сделали, то у них был бы алфавит и, соответственно, грамотность была бы распространена гораздо шире.
Однако моносиллабизм китайского языка сделал неизбежным использование пиктографического принципа письма. Этот факт сам по себе в значительной степени обусловил особенности образования и его место в жизни китайцев. Сама природа иероглифа исключает возможность изменения его графической формы, исходя из форм разговорного языка. В устной речи форму иероглифов тоже невозможно передать. Один и тот же символ по-разному произносится в разных диалектах так же, как христианский крест в английском языке произносится «cross», а во французском языке — «croix». Этот фактор в значительной мере способствовал созданию единой китайской культуры, сложившейся в эпоху древних царств. Еще важнее то, что использование иероглифов позволяет читать конфуцианских классиков через несколько тысяч лет после создания их трудов. Интересный вопрос: если бы конфуцианских классиков в VI в. н.э. невозможно было бы прочесть, устоял бы тогда пиетет перед превознесенным до небес конфуцианством?
В действительности китайские иероглифы претерпели большие изменения во времена сожжения конфуцианских книг, устроенного императором Цинь Шихуаном в 213 г. до н.э. Ныне конфуцианцы разделились на два лагеря: одни считают, что конфуцианские тексты, записанные иероглифами «древнего стиля», вероятно, избежали уничтожения, так как были замурованы в стене дома самого Конфуция. Другие считают, что канонические тексты были записаны впоследствии иероглифами «нового стиля», и сделали это еще в древности ученые, заучившие наизусть конфуцианский канон. Этот канон, таким образом, пережил краткий период гонений при династии Цинь. Как бы то ни было, после 213 г. до н.э. появилось довольно много несколько различающихся по форме конфуцианских сочинений, которые оказали гипнотическое воздействие на умы китайцев.
Что верно для ранних конфуцианских текстов, то верно для всего литературного наследия, в особенности после эпохи Хань. Ученик китайской средней школы, если только он может понять произведение, написанное сто лет назад, сможет понять произведения и XIII, и X и даже II вв. Точно так же современный западный художник способен наслаждаться лицезрением и Венеры Милосской, и творений Родена. Было бы влияние китайского классического наследия столь мощным, были бы столь консервативными умонастроения китайцев, было бы столь распространено преклонение перед прошлым, если бы это прошлое было трудно расшифровать и понять? Над ответами на эти вопросы остается лишь теряться в догадках.
С другой стороны, использование иероглифов способствовало образованию стабильной литературной традиции, литературного языка, который существенно отличался от разговорного и, пожалуй, был слишком сложным даже для среднего книжника древности. Тогда как фонетическая запись естественным образом следовала за изменениями, происходящими в живом языке, язык графических символов, менее зависимых от звучания, достиг значительной свободы в лексике и грамматике. Он не был связан практикой разговорного языка, и в его рамках постепенно сложились собственные правила синтаксиса, возникла собственная лексика, которая отложилась в литературных произведениях различных эпох. Таким образом, письменный язык существовал независимо от разговорного, однако он тоже менялся в незначительной степени вслед за литературной модой.
С течением времени различия между литературным и разговорным языком нарастали, и сегодня, имея в виду чисто психологические трудности, практически нет особой разницы между изучением китайцем древнего китайского языка и языка иностранного. Синтаксические структуры современного и древнего языков значительно различаются, поэтому простая замена слов современного языка словами древнекитайского языка невозможна. Например, современное словосочетание «три унции серебра» следует изменить синтаксически — «серебро три унции». Если на современном языке мы говорим: «Я никогда не видел (этого)», то синтаксис древнекитайского языка требует последовательности «Я никогда этого видел», и дополнение обычно ставится перед глаголом с отрицанием. Китайские школьники, изучая древнекитайский язык, часто допускают такие же ошибки, что и английские школьники при изучении французского языка, говоря на английский манер «je vois vous» вместо правильного «je vous vois». Точно так же, как изучение любого иностранного языка требует интенсивного общения на нем, после чего только и возможно настоящее знание этого языка, так и умение более или менее прилично писать на древнекитайском языке требует многих лет (минимум десяти) заучивания наизусть древних классических произведений. Немногие в совершенстве владеют иностранными языками, и очень немногие китайцы действительно умеют, соблюдая все правила, писать на древнекитайском языке. На сегодняшний день в Китае лишь три-четыре человека умеют писать на классическом языке эпохи Чжоу. Большинство же из нас, интеллигентных китайцев, вынуждены смириться с тем, что древний язык стал сугубо книжным (иностранцы, впрочем, довольно легко им овладевают). Так был утрачен истинный аромат родного языка.
К такому итогу привело как раз использование иероглифов. Более того, отсутствие связи между иероглифом и его звучанием усилило моносиллабический характер китайского языка. В самом деле, двусложные слова могут быть выражены на письме односложными, потому что структура иероглифа сама по себе уже достаточно четко выражает значение слова. Таким образом, нужно сказать «лаоху» (старый тигр), чтобы на слух отличить его от десятка других «ху», но на письме одного «ху» будет вполне достаточно. В древнекитайском языке односложных слов было значительно больше, чем в современном, так как древний язык воспринимался более визуально, в письменной форме, а не на слух.
Благодаря моносиллабизму сложился предельно лаконичный стиль, который вряд ли приложим к современному языку, ибо в этом случае сразу возникает риск непонимания. Однако именно этот лаконизм придает своеобразную красоту и силу выражения древнему литературному языку. Так, в Китае появилась стандартная семисложная стихотворная строка, для изложения ее смысла по-английски потребуются две строки белого стиха. Это невозможно представить в английском или любом другом языке, в котором отсутствует столь глубокая пропасть между устной речью и классической литературой. Как в поэзии, так и в прозе подобная экономия выразительных средств создала особый стиль, в рамках которого каждое слово или слог бережно взвешены и точно передают тончайшие звуковые и смысловые нюансы. Подобно поэтам, крайним эстетам, китайцы, пишущие прозу, так же внимательны и осторожны в обращении с каждым словом. Подлинное владение этим отточенным стилем сводится, таким образом, к безошибочному умению правильно выбирать слова. Так возникла литературная традиция тщательного отбора слов, которая позднее переросла в социальную традицию и, наконец, превратилась в привычку.
Трудности овладения литературным мастерством еще более ограничивают число грамотных людей в Китае, и здесь не нужны дополнительные разъяснения. Ограничение же числа
