Я поймала недоуменный, пронизанный страхом взгляд женщины. По телу прокатилась волна дрожи, и я сжала губы, стиснула челюсти, не давая греющим уголки глаз слезам пролиться и обжечь кожу лица. Мать мертвого дитя смотрела на меня так, будто я была всего лишь видением – самым страшным видением за всю ее жизнь. Взгляд растерянный, пытливый, но уже не просящий, а скорбящий.
На негнущихся ногах женщина медленно двинулась в мою сторону, протягивая вперед дрожащие руки, и я, подобно ее отражению, пошла к ней навстречу неуверенными шагами. Она не дошла – упала на колени, не сдержав крик боли, рвущей ее душу на части, и крупные слезы, внезапно хлынувшие из припухших красных глаз.
– Мой мальчик… – сорвался с искусанных губ придушенный шепот, пронзая мое сердце насквозь.
Присев на корточки, я передала младенца женщине, остекленевшими глазами смотрящей на неподвижное детское личико, и сразу же выпрямилась. Отвернулась, не вынеся вида убитой горем матери, чувствуя ее боль, перемежающуюся с моей болью, сжала пальцы в кулаки и зажмурилась, словно в попытке забыть о том, что произошло мгновение назад. Но это не помогало. Я четко слышала надрывный плач, смешивающийся с воем ветра и треском огня, и чувствовала увядающую, теряющуюся в пустоте энергию отца.
Резко открыла глаза и бросилась к Далии, сидящей в снегу возле Арона. Она сжимала его ладонь руками, что-то шептала, едва касаясь губами обгорелой кожи его пальцев, а Калеб осторожно гладил плечо девушки, стоя за ее спиной и безуспешно пряча в глазах печаль.
От обугленных крыльев, погруженных в усыпанный пеплом снег, больше не веяло величием и силой. Мощная магия отца, обожженная яростным пламенем, ускользала из его источника, истощала слабое тело, забирая последние вздохи и секунды жизни. Огонь ему был неподвластен. Папа сам рассказывал мне об этом, когда я была маленькой. Каждый демон связан с определенной стихией природы, и только потомкам рода Перворожденных подвластны все четыре стихии. А отец был связан с воздухом, ветром, поднимавшим его высоко в небо, не раз спасавшим ему жизнь. Но не сегодня. Сейчас ветер предал его, своей силой еще больше разжигая охватившее деревню пламя.
Папа с трудом разлепил отяжелевшие веки, посмотрел на темно-синий свод неба, усеянный звездами. В груди кольнуло так, будто туда вонзили копье, и, поймав потерянный взгляд пурпурных глаз, я поняла, что это была боль отца. Я чувствовала ее так же четко, как свою. Чувствовала его усталость – от этого мира, от тщетной борьбы за справедливость, и ненависть к самому себе. Обожженные губы Арона разомкнулись, но вместо слов выпустили тяжелый вздох.
Стараясь не касаться уже мертвых крыльев, я опустилась на колени рядом с отцом, напротив Далии, не сводившей глаз с измученного мужского лица; осторожно и мягко обхватила его изуродованные огнем пальцы, погладила. Несмотря на слабость, он посильнее сжал мою онемевшую ладонь, попытался улыбнуться, но улыбка получилась кривой, вымученной.
– Все хорошо, милая, – шепнул отец осипшим голосом, из последних сил цепляясь за жизнь, нагло отобранную беспощадным пламенем огня. – Мне жаль… что я не успел защитить вас…
Взгляд его скользнул по моему лицу, жадно ощупывая, словно в попытке увековечить память обо мне, запомнить каждую черточку. Пересилив на короткий миг боль, он повернул голову к Далии, посмотрел на нее с отцовской нежностью, которой мы были лишены долгие годы, и, облизнув губы, тихо сказал:
– Слишком часто слезы омывали твое личико, мой нежный цветок долины. – Отпустив ладонь Далии, отец коснулся ее щеки, аккуратно утер большим пальцем крупицы слез, нескончаемым потоком бегущих по ее щекам, теряющихся в горловине рубахи. – Я люблю вас… – тихо выдохнул он и прикрыл веки, утратив последние силы, позволяющие ему смотреть на нас.
Его рука соскользнула с лица Далии. Она резко поймала ее, поднесла к губам и шепнула отрывисто, задыхаясь от слез, обжигающих нежную кожу:
– Пап… пап, посмотри на меня…
Я почувствовала, как из источника полилась магия, раня и затуманивая разум. Боль не утихала, разрасталась, перемежаясь с грустью и тоской. Жадно ловя ртом воздух, я осматривала безжизненное лицо отца, держала его за руку с надеждой, что он сейчас очнется, обнимет меня вновь, оставит нежный поцелуй на лбу и скажет, как сильно тосковал по мне. Но он молчал. Так скоро покинул меня, забрав возможность еще немного насладиться его обществом, совсем чуть-чуть поговорить, а потом посидеть в тишине, окутывая друг друга теплом.
– Папа…
Жгучие слезы застыли в некогда сухих глазах, почему-то не решаясь скатиться по щекам. Дыхание было тяжелым, рваным. И единственное желание – чтобы все чувства, ранившие меня, исчезли в одно мгновение – засело где-то в глубине сознания, медленно изъедая и терзая.
– Арон!
Истошный крик матери, казалось, сотряс всю пылающую деревню. Мама стрелой спикировала, приземлилась и, с трудом устояв на ногах, бросилась в нашу сторону. Ветер трепал ее собранные в высокий хвост черные волосы, смахивал с лица крупные слезы, касался подрагивающих за спиной крыльев, словно подразнивая, издеваясь над потерявшей свою любовь женщиной. Она резко припала к неподвижной мужской груди, легонько задев плечом Далию, все еще сжимающую руку отца.
– Арон! – вновь вскрикнула мама, судорожно осматривая своими голубыми глазами, полными боли, ужаса и неверия, лицо любимого, касаясь дрожащими окровавленными пальцами его щеки. – Нет… нет…
Шепот ее был безумным, взгляд умоляющим и непонимающим, бесцветные губы подрагивали. Мама смотрела на отца с невыразимой болью, тоской, пронзающей ее насквозь, смотрела, не веря, что он ушел и оставил ее. Она не обращала внимания ни на своих дочерей, ни на огонь, жадно пожирающий деревянные здания, ни на собирающихся возле нас демонов, кажется, расправившихся со всеми рыцарями и невинными жителями деревни.
Демоны молча осматривали мертвого лидера и его женщину, которая плакала навзрыд, задыхаясь от боли. В их глазах читалось сожаление, а осознание происходящего пряталось где-то глубоко внутри.
– Я не чувствую его… – вновь зашептала мама, слегка покачиваясь от усталости. – Не чувствую его источника… Не могу ухватиться за него и отправить в Пустоту… Я не могу…
Далия отпустила руку отца и прижала к себе маму. Медленные поглаживания по голове вызвали еще больше материнских слез; они не успокаивали, лишь ранили.
А я вдруг поняла, что Аврелия хотела отправить дух отца в Пустоту, подарить ему шанс на возрождение, но из-за раздирающей боли утратила все свои силы. Одна безумная мысль неожиданно прорвалась сквозь пелену страха, и я вскинула голову к небу, пытаясь зацепить взглядом два сверкающих в лунных лучах крыла.
Кали услышала меня. Разрезала ночной воздух огромными крыльями и резко опустилась на землю, напугав своим внезапным появлением демонов. Я заметила, как мама посмотрела на пегаса заплаканными глазами, замерла, задержав на миг дыхание, и резко выдохнула, когда Каларатри остановилась возле нас и нетерпеливо поскребла передним копытом снег.
